3

После бывшего железнодорожного переезда, от которого осталась только насыпь, преграждавшая дорогу, машина выживших затормозила возле остановленного в своё время Рудоремонтного завода, называемого в народе просто «Рудорем». Не теряя ни секунды, Волошин и Нацик поменялись местами – ППС-ник сел за руль, а Нацик – рядом. На вопрос Жени, «зачем?», Волошин промолчал и лишь надавил на газ. Беспокойство на лице Саши сменилось озадаченностью, и она смотрела то на Нацика, то на Женю, пытаясь найти подсказку к этой внезапной смене водителя. Но в тёмном салоне автомобиля и смотря фактически в затылки, тяжело было найти даже подсказку.

Женя покамест тоже не понимал, зачем была произведена такая ротация. Он мог лишь догадываться, что Волошин с Нациком это обсуждали, но их в известность не поставили. «Совсем как-то нехорошо получается. Ведь мы же одна команда», – думал Женя. Но беда была в том, что Нацик ничего такого не обсуждал с Волошиным и был почти в таком же недоумении, когда Волошин сказал ему: «Останови здесь, я сяду за руль», а в гуле мотора те, что сидели сзади, не расслышали эту фразу и вовсе. Никаких возражений, бэттер просто выполнил то, что ему сказал Волошин.

Но в отличие от Саши и Жени, Нацик хотя бы догадывался, зачем Волошин садится за руль. Догадка вкралась ещё тогда, когда Волошин спросил у него, сможет ли он вскрыть ещё одну тачку. Нацик теперь начал понимать, что задумал Волошин. Он посмотрел на ППС-ника, и в его взгляде одновременно читались и уважение, и сожаление.

Они быстро добрались до кладбища вдоль дороги, перед развилкой. Основная дорога, Т1215, уходила влево, а прямо вела грунтовая просёлочная дорога. Если идти по этой «грунтовке», то можно попасть на заброшенный гранитный карьер, а за ним – поля и дальше Звенигородка. Волошин затормозил перед поворотом и, не оборачиваясь, рассказал, что делать дальше:

– Выходите все. Дорогу на карьер, наверное, вы знаете. Идите по ней, обойдите карьер и через поля, пока ночь, валите в Звенигородку. В поле вряд ли кто-то будет вас ждать или искать. Я еду один. Никаких возражений.

– Вова, ты же понимаешь, что тебя ждёт за поворотом или ближе к Звенигородке на этой трассе? – ужаснулась Саша.

– Я знаю. Не теряйте времени, за нами, может быть, едут!

Они высыпали из машины и Волошин, всё так же, не оборачиваясь, рванул с места по трассе. Нацик не дал Саше запаниковать и развернул её в сторону карьера.

– Бежим, пока не показалась их машина!

Одетые в белое, на белом снегу, они были хорошо замаскированы, но в свете фар их было видно прекрасно, а спецназ мог появиться в любую минуту. Они начали бежать через небольшую «промзону» по направлению к затопленному гранитному карьеру.

– Они не будут преследовать нас, – бросил на ходу нарколог.

– Чего это? – спросил бэттер.

– А зачем?.. Я уверен… Что там, за пово… ротом… блок… пост, – через сильную одышку объяснил Женя.

Он мыслил здраво и логично. И вправду, зачем преследовать кого-то, если любые направления из города перекрыты и усилены бронетехникой? На первом же блокпосту их покрошат.

Пока Нацик размышлял над правильностью доводов Жени, они добежали до поворота, который скрывал их из виду с трассы. Там они могли остановиться и отдышаться. Воздух был довольно холодным и бежать в такую погоду, да ещё и по снегу, было не самым приятным занятием. Хлопья снега всё падали, а они стояли втроём, упёршись руками в колени и тяжело дыша, выпуская клубы пара.

– Он нас спас, – только и сказала библиотекарша.

Нацик повернул голову в её сторону и кивнул. Женя ответил:

– Да. Он – герой.

В эту же секунду на востоке послышались очереди из крупнокалиберных пулемётов.

* * *

Когда он их высадил и нажал педаль акселератора, Волошин не просто знал, что его ждёт, он этого хотел. Те кусочки свободных минут, плюс время, когда все спали, – всё это ушло на формирование одной простой мысли: я иду к своим родителям. И если с решением умереть сомнений не возникало, то способ вызывал вопросы. Просто застрелиться было бы очень глупо и к тому же, он подвёл бы остальных. Ведь он был единственной настоящей боевой единицей в их отряде. Дать себя укусить – ещё хуже. Оставалось только самопожертвование. И было в этом даже что-то романтическо-героическое. А Вова всегда хотел, чтобы о нём говорили с восхищением.

Простой план с высадкой команды и увлечении «хвоста» за собой с последующим взятием огня на себя, Волошин утвердил довольно быстро. Ничего сложного. И вот, когда он высадил их, помчавшись навстречу своей смерти, он думал только об одном: о предстоящей встрече на небесах. Встрече со своими родителями. Может быть, там он тоже будет жить, как он жил здесь до всего этого безумия. Хотелось бы. На лице его появилась улыбка.

Сбрасывая скорость перед ещё одним поворотом, Волошин поймал себя на том, что дико хочет спать. Усталость, конечно же, сказывалась. Причём, ещё с утра. В дальнем свете фар не было видно никаких военных – только дорога, лес слева и промзона по правую руку. Глаза его наливались свинцом, и он понимал, что может уснуть в любую секунду. Поэтому, скорость набирать не стал. «Будет весело, если меня просто размажет о дерево, когда я усну», – подумалось ему. Пытаясь взбодриться, он несколько раз ударил себя по щекам. Но практически никакого эффекта это не дало.

Когда он приближался к блокпосту, скорость составляла не более сорока километров в час, а его голова почти касалась руля. Он дремал. Мощный прожектор, направленный в его сторону, осветил машину. На долю секунды Волошин успел увидеть этот яркий свет и даже успел подумать, что это тот самый «свет в конце тоннеля». Но огонь из двух БТРов прервал его мысли.

К блокпосту докатилась уже не машина, а что-то напоминающее швейцарский сыр. Дымящаяся груда метала лёгонько стукнулась об один из БТРов и облегчённо остановилась, доставив героя к месту его последней поездки.

– Он один, – доложил офицеру солдат, осматривая искорёженный минивен.

– Я вижу. Остальные где?