5

Женя примостился рядом с Сашей, которая пыталась успокоиться. Он скрестил кисти рук и сидел, смотрел на них какое-то время. Складывалось впечатление, что он пристально рассматривает свои руки, но он думал, с чего начать свою историю. Затем он поднял голову, посмотрел на Сашу и снова опустил взгляд на свои руки.

– Когда-то я был славным бухарем, – произнёс он. – Вот уж никогда не подумал бы, что скажу это в кругу людей. Прямо как в анонимных алкоголиках…

Он улыбнулся, но понял, что шутки здесь неуместны.

– Не могу сказать, что среди врачей нет пьющих. В особенности в нашем городе, типичном провинциальном городке. Поскольку я знаком со всеми врачами на Победе да и с большинством из первой больницы, то могу сказать с уверенностью: где-то 20-30% из них злоупотребляют алкоголем. Это я говорю о тех, кто употребляет даже на работе. Соответственно, их навыки заметно ухудшаются, когда на ночном дежурстве они вливают в себя всё, что горит. Бывают такие, что пьют и днём.

Нацик улыбнулся и кивнул на Женю:

– Это ты о себе, да?

– Да. Признаюсь, пил днём на работе. Но не так много, как вечером. Конечно, это смотрится отвратительно, когда нарколог пьёт прямо на работе. Пациенты, конечно, не знали, хотя догадывались. Но коллектив это терпел. И вроде бы не бесценный сотрудник, а заменить, видимо, было никем. Пить я начал давно. Но на работе как-то держался. А потом, в силу разных обстоятельств, начал приносить с собой.

– Знаем мы эти обстоятельства, – буркнул Михалыч. – Это называется «повод». Выпил за победу команды или напился с горя от поражения. Проходили это.

– В общем, Вы правы, Михалыч. Сейчас я уже могу свободно говорить об этом. Да, тут нужен только повод. А повод найдётся в любом случае. В моём случае всё сводилось к неудачам на личном фронте. Ну, никак я не мог зацепиться за женщину. Не могли мы долго встречаться.

И Нацик и Женя одновременно посмотрели на Сашу. Та внимательно слушала.

– В общем, схема была довольно простая. Знакомство, пара встреч, ко мне домой, алкоголь, постель, утром на работу. Если похмелье было сильным, брал с собой что-то покрепче. Но пил на работе осторожно. Никогда не позволял себе шататься или пить до такой степени, чтобы оговариваться или чтобы язык заплетался. Держался. Заведующий отделением смотрел на это сквозь пальцы, но контролировал. Если я несколько дней подряд «кирял», то устраивал мне выговор и отправлял домой.

Михалыч зевнул. Вступление явно затянулось, как ему показалось.

– Как-то раз ко мне на приём пришла женщина лет пятидесяти. По её глазам я видел, что она в отчаянье. Знаете, сколько я таких печальных и даже отрешённых взглядов видел за свою практику? Так вот: он пришла и начала говорить о своём сыне. Он у неё молодец, работает, зарабатывает, умный, перспективный. Но есть одна проблема. Как она изъяснялась, «сидит в нём гадость». То есть, пьёт, короче. Я сам-то в ящике держал початую бутылку коньяка, которую в тот день уже доставал. А она всё рассказывает. Ничего нового, обычный случай. Мол, всё перепробовали. Кодироваться не хочет, «зашиваться» не будет и так далее. В таких случаях я всегда говорил, чтобы клали к нам на стационар. Но мать была уверена, что сын не придёт. В общем, будучи во хмелю и желая побыстрее от неё отделаться, я выписал для сына тетурам.

– Что? – спросил Волошин.

– Тетурам. Есть такие капельки. Это когда не помогает ничего. Если в двух словах, рассчитан он на то, чтобы вызывать отвращение от алкоголя на почве страха. Начинаете поить родственника тетурамом, а он возьми, и выпей водочки. После приёма дозы алкоголя – даже бокала пива – у человека краснеет лицо и шея, колотится сердце, падает давление. В общем, ощущения не из приятных. Обычно алкоголику хватает нескольких раз, чтобы отказаться от таких ощущений и не пить больше. Но тут, понимаете ли, важна доза. Обычно для того, чтобы подобрать эту дозу, нужно помимо согласия больного ещё несколько раз принимать препарат и смотреть на реакцию. В общем, это делается в клинических условиях. Но, видимо, посчитав себя опытным врачом, я ей прописал среднюю дозу препарата и объяснил, как давать.

– Мда, – начал чесать затылок Михалыч, догадываясь, о чём речь.

– Я не спросил ничего о том парне. Просто назначил препарат заочно, так сказать. Мало того, что он понятия не имел, что делает с ним мать, так она ещё и дозу ему давала чуть больше, чем я назначал. Что говорить? Через несколько дней буквально, этот парень попадает в реанимацию с критически низким давлением и ещё кучей всего, что объяснять вам нет смысла. Он умер. Как мне объяснял дежурный, его привезли поздновато. Потом пришла мать в чёрном платке и тихим, спокойным голосом прокляла и меня, и себя. Когда она ушла, я заглянул под стол и обнаружил там дешёвый виски. Приём был окончен.

Нарколог закончил и поднял голову, стараясь увидеть реакцию на его исповедь. Михалыч почему-то теребил свой нос, Нацик поджал губы, а Саша протянула свою руку к его руке.

– Всё могло бы обойтись, если бы та женщина дозу правильно давала. Ты не виноват, – попыталась успокоить его.

– Та не скажи, он – врач. Он несёт ответственность. И что тебе за это было? – спросил Нацик.

– Женщина не стала писать заявления и даже не скандалила. Поэтому всё осталось только на моей совести, – Женя снова опустил голову. – А это наказание потяжелее будет…

Волошин, который тянулся за новой порцией коктейля, передумал. История произвела на него впечатление. Ни успокаивать, ни оправдывать, ни даже обвинять Женю он не стал. По большому счёту, он, как и сам Волошин был виновен лишь отчасти. Но совесть не приемлет таких разделений вины.