3

Откровение Волошина вообще повергло всех в шок. Во-первых, от кого вряд ли было ожидать подобных признаний, так это от него. Во-вторых, никто из присутствующих не мог и подумать, что младший сержант ППС, который постоянно строит из себя хладнокровного бойца, способен на это. Тем не менее, алкоголь развязал ему язык, и он как-то грустно начал:

– Моя история немного другая. И я вот уже с десяток лет живу с нею, живу этими воспоминаниями. Началось это в седьмом классе…

Он не стыдясь налил себе в стакан чистого виски, сел на своё место и держа стакан на весу, продолжил:

– Знаете, в американских фильмах часто показывают, как в школе дети издеваются над другими – бьют их, унижают. Моих родителей, например, это сильно возмущало. Типа, как это так? Что они там, в Америке себе думают. Но я-то знал, что в наших школах происходит то же самое. Всегда в каком-нибудь классе есть если не один, то целая группа изгоев, над которыми смеются остальные. Они могут выделяться по-разному: у кого-то очки толстые, кто-то самый толстый, а кто-то «ботан». Обычно такие дети нелюдимы и полны комплексов. Может, именно поэтому их не любят и даже издеваются над ними. В общем, есть много вещей, которые влияют на отношения одноклассников. Конечно, ближе к окончанию школы, все острые углы сглаживаются, а на выпускном вечере весь класс даже чувствует себя одной семьёй, но…

Волошин сделал глоток и почувствовал, как виски приятно обжигает его уже подготовленный пищевод.

– Но в младших и средних классах слишком много контрастов, на которых играют сильные и страдают слабые.

Такая философия и патетика поставила всех окружающих в тупик. Неужто Волошин может оперировать такими фразами?

– Мой класс, конечно же, не был исключением. Была «элита» – парни и девочки из богатых семей, красивые, сильные. Была «шерсть» – обычные девчонки и пацаны, ничем не примечательные. И были «лошки». Конечно же, лошки постоянно терпели обиды и побои элиты. Среди них были умные ребята, были бедные и были просто замкнутые в себе – неформалы, например. Я относил себя к шерсти, хотя семья у нас была бедная и ходить в школу в костюме, как полагалось, я не мог – не было за что его купить. В общем, и я, конечно, попадал под удар. Нет, меня не били. Просто иногда подшучивали. А в детстве, сами понимаете, как это воспринимается.

Нацик кивнул с пониманием и продолжил слушать. Ему было чертовски интересно, о чём же расскажет этот «директор мира». Уже с первых предложений рассказа Нацик стал понимать, откуда у Волошина эта жажда власти – все корни из детства, всё как и думал Нацик.

– Короче, – Волошин снова отхлебнул из стакана. – Могли подшутить, например, по поводу моего старого свитера. Новый мне не могли купить родители. Я воспринимал это очень враждебно, только ответить на такие шутки не мог. Поэтому часто отыгрывался на других, на лошках. Был у нас в классе Коля Зайцев. Типичный «заучка», «ботан». Худой такой, аж синий. Вечно освобождён от уроков физкультуры. Здороваться с ним за руку мог разве что один человек из класса – его сосед по парте Мишка Марченко. Но учился он на «отлично». Всё знал, всё учил. Всегда хорошо отвечал, был любимчиком у всех учителей. Честно говоря, не только я завидовал ему, элита тоже не любила его. В основном потому, что он такой умный. Списывать он давал без вопросов. Наверное, понимал, что только это его спасает от побоев. В общем, особо его не притесняли. Ну, могли бумажками оплевать, могли рюкзак в мусорное ведро положить или в туалетной кабинке потрясти, когда он ссал. Понимали, что если сильно обидеть этого лошка, то никогда больше списать он не даст и даже очень может быть, пожалуется классному руководителю.

Волошин замолчал, просушил горло и продолжил:

– Как-то на уроке физкультуры Коля как обычно «гулял», пока мы делали пробежку, а потом, когда мы закончили и ходили, восстанавливали дыхание, он полез на турник и пытался там подтягиваться. Элита сразу начала подшучивать и смеяться. Говорили, Коля, не гни турник. А мне как-то обидно стало, что вот мы бегаем, сдаём всякие зачёты, а он никогда ничего не делает, по каким-то болезням. И вот, пока он как сосиска вертелся на турнике, я подошёл сзади и стянул с него штаны. Ясен пень, он ничего не мог сделать, потому что держался руками за перекладину. Штаны я ему спустил аж до колен. В общем, те, кто был спереди от него, увидели его пиписку, а я был сзади, и видел, понятно, задницу. Короче, все смеялись так, будто увидели что-то нереальное. А Коля, быстро натянув штаны, в слезах убежал в раздевалку. Учитель, конечно же, записал мне в дневник плохое поведение. А учитывая то, до чего я довёл Колю, обещал рассказать это моим родителям на собрании.

– Ну, как бы, особо ничего страшного. У нас в школе и не такое было… – сказала Саша в то время как Волошин делал очередной глоток.

– Да не скажи, – мотал головой Волошин. – Я так и не извинился перед ним. Духу не хватило. Ну, и он избегал меня, конечно же. Как оказалось, у него было не всё в порядке с половыми органами. – Волошин скосил на Сашу и продолжил: – Не буду вдаваться в подробности. Я этого не видел. Видели это те, кто был с другой стороны, когда я ему стягивал штаны. После этого элита стала часто подшучивать на эту тему. Коля всё это слышал, но держался и никакого виду не подавал. Это сейчас в школах, я слышал, есть штатные психологи, а тогда не было. И я понятия не имею, как он справлялся с таким стрессом. Но справлялся он недолго.

Тут Волошин умолк. Видимо, он подошёл к самому главному в его истории. Утерев нос, который был абсолютно сухой, ППС-ник допил остатки виски и, борясь с внутренним волнением, продолжил:

– В одно октябрьское утро Коля не пришёл в школу. На следующий день вся школа гудела. Коля повесился у себя дома. Ни записки, ничего… Вышел утром якобы в школу, дождался, пока родители уйдут на работу, вернулся домой и повесился. Разные слухи ходили. И что родители разводятся, и что он болел неизлечимой болезнью. Но я-то понимал, в чём дело. Парень просто не выдержал. Мне стало так стыдно, так жалко его, что я просто не могу передать! А ведь время назад не вернёшь, ошибку не исправишь. Один дурацкий поступок. Одно унижение – и человек лезет в петлю…

Волошин замолчал. Он не плакал, но в его глазах было столько досады, что будь он ребёнком, обязательно зарыдал бы. Саша подошла к нему и присела на корточки.

– Брось. Ты никогда не узнаешь, почему на самом деле мальчик так поступил. Мне кажется, ты зря берёшь всю вину на себя. В жизни, как бы, случаются такие вещи, что не знаешь, как на это отреагируют другие. Ты винишь себя в его смерти, скорее всего из-за того, что сам поступил бы так. Но тот мальчик мог сделать это совершенно по другим мотивам, понимаешь?

Волошин кивнул. Он старался смотреть куда угодно – лишь бы не на неё. А она смотрела ему в глаза, и слёзы, почему-то выступали на глазах именно у неё. Слёзы эти были прологом к её истории.