Глава 5. СМЕРТЬ ХОДИЛА ПО ПЯТАМ

1

Первое января уже стало вчерашним днём, когда в стане выживших серьёзно задумались о том, что в городе могут быть ещё такие же бедолаги, как они. После того, как они совершили роковую ошибку, шансы встретить кого-нибудь из выживших, значительно уменьшились. Морозная ночь хранила тайну о возможных побратимах вместе с человеком, который мог что-нибудь рассказать, но умолк навеки.

Нацик не успел договорить, и все повернули головы в ту сторону, куда был направлен его взгляд. Реакция Волошина была мгновенной: практически не целясь, он выстрелил стоящему за дверями человеку в голову. Какой-то механизм сработал в его одурманенной спиртным голове, и он даже не рассматривал того варианта, что человек мог быть абсолютно здоров. Тело грузно упало на перила лестницы.

– Что ты делаешь? – крикнул нарколог и устремился к двери.

Но было поздно. Человек в камуфляже был готов.

– Вот, чёрт! – ругнулся с досады Михалыч.

Похоже, что Волошин не понимал, что происходит. Он искренне удивлялся такой реакции остальных, но при этом не мог сказать ни слова. Нацик с Женей уже поднимали тело и несли вовнутрь, когда он смог выдавить из себя лишь пару слов:

– Так я же…

– Что, ты же? Смотреть надо внимательно!

Там, где был убит человек, остался лежать старый штык-нож. Михалыч подошёл и поднял оружие. Пытаясь рассмотреть его в мягком освещении ресторана, он то мотал головой, то плевался и вёл себя как-то странно.

– Что с Вами? – спросила Саша.

– Ничего. Просто не могу поверить во всё это.

Женя и Нацик отнесли труп в подсобное помещение. Руки бэттера сами начали шарить у него по карманам. Нарколог просто наблюдал. Он рассматривал человека, который, возможно, был одним из выживших. Одним из такой же группы людей, которые прячутся где-то недалеко. Это был мужчина, которому не удалось дожить до сорока. Одет он был в такую же камуфляжную куртку, как и Михалыч, но штаны его были другой расцветки. Скорее всего, это был камуфляж одной из стран НАТО, но явно не отечественный. Добротные берцы тоже не вписывались в концепцию обмундирования украинской армии. Под курткой был тёплый свитер, на который уже успела попасть кровь.

Во внутреннем кармане Нацик нашёл паспорт и вложенную в него записку. Он передал это Жене. В остальных карманах он нашёл мобильный телефон, бумажник и сигареты. Всё это было аккуратно сложено возле тела.

– Идём, – кивнул Женя, приглашая Нацика вернуться в зал.

Там сидели остальные в полной тишине. Михалыч присел за свой любимый столик, положив на него штык-нож. Саша снова расположилась на выступе, а Волошин со стаканом сидел в углу под барной стойкой.

– Это был Василий Бескровный, судя по паспорту. Он оставил нам послание, – объявил Женя.

Он присел возле Саши и пригнулся, пытаясь пролить свет на кусочек бумаги, вырванной из блокнота. Там корявым почерком, печатными буквами было выведено последнее письмо Василия. Руки нарколога немного тряслись, выдавая то напряжение, в котором он находился. Он начал читать.

– Тому, кто найдёт эту записку. Прошу тебя об одном: похорони меня по-человечески, чтобы собаки не тягали по городу части моего тела. Пишет Василий Григорьевич Бескровный, 1973 года рождения. Я остался один во всём городе. Все сошли с ума. Едят друг друга, нападают на всё, что движется. Не знаю, сколько ещё продержусь. Убил жену. После того, как она убила детей. Господи, прости меня. Прости грехи мои. И самый тяжкий мой грех – я виновен в смерти человека. Наверное, это и есть кара за тот мой поступок. Если найдёте моё тело, похороните по-христиански. Будьте людьми. Если есть ещё люди. В. Бескровный, 1 января 2012 года.

Чтение письма в такой обстановке было сопряжено с сильными переживаниями – как самого читающего, так и его слушателей. Сначала спина Жени покрылась гусиной кожей, потом глаза начали покрываться пеленой, и только часто моргая, он сумел сдержать слёзы. Даже в таком, казалось бы, ничем не примечательном письме была отражена вся безысходность их положения. Саша не смогла совладать с собой, но реакция её организма в этот раз была более адекватной – она плакала. Михалыч вертел в руках штык-нож – увесистый и надёжный, который, без сомнения, спас жизнь его владельцу от обезумевших людей. Не смог только спасти от людей здоровых, но вооружённых и спорых на стрельбу. Нацик опустил голову и просто слушал, ощущая, что доля вины есть и на нём. А Волошин в это время мелкими глотками расправлялся с очередным коктейлем – виски с колой. Казалось, ему было абсолютно плевать на то, что произошло.

После минутного молчания Женя заговорил, обращаясь к Волошину:

– Тебе мало? Дальше пьёшь?

– А тебе-то что с того?

– Может, в следующий раз ты в кого-нибудь из нас пальнёшь? – в его голосе слышались нотки гнева.

– Может быть. А чего ты так распереживался, Евгений? – с окаменевшим лицом спросил ППС-ник.

– Ты считаешь, ты правильно поступил? – спросил Михалыч.

– Я считаю, что он представлял опасность, – объяснил Волошин.

– Чем?

– Не знаю, во мне сработала реакция. Вот и убрал угрозу.

Нарколог сдерживал себя, как мог. Ему непонятно было, как этот человек может вот так спокойно об этом говорить, не чувствуя за собой и тени вины. Да, ему раньше встречались такие люди, но даже они не могли так цинично вести себя в подобных условиях. Зная о «врачебном братстве» не понаслышке, Женя, тем не менее, никогда не выгораживал своих коллег, когда те были повинны в смерти пациента. Он предпочитал молчать. Но не молчали его коллеги, и это, в общем, и спасло его карьеру – он остался на своём месте после страшной ошибки. Сейчас он вспомнил тот случай, и только это помогло ему совладать с собой и не наброситься на милиционера.

– Послушай, Володя, – Михалыч говорил очень медленно. – Ты должен понимать, что ты убил абсолютно здорового и ни в чём не виноватого человека. Ты, конечно, можешь себе много оправданий найти, но забывать того, что ты сделал, ты не должен.

– Послушай, Михалыч, – язык ППС-ника уже был под контролем алкоголя. – Ты мне не будешь говорить, что я должен, а чего – не должен. Я как раз и выполнял свой долг. Сейчас главное не сопли распускать, а действовать. Так что, остынь.

– По-моему, тебе уже хватить пить, – заметила Саша.

– Знаю.

Он поставил пустой стакан на пол и замолчал. Молчал и Нацик. Он ненавидел Волошина, но в этой ситуации не мог решить для себя – прав был ППС-ник, или нет. Поэтому он не вступил в разговор, а так и сидел с опущенной головой.

Абсолютной неожиданностью стало продолжение разговора.

– Что он там писал о тяжком грехе? – спросил язвенник.

Женя достал записку из кармана и нашёл то место, о котором говорил Михалыч.

– И самый тяжкий мой грех – я виновен в смерти человека. Наверное, это и есть кара за тот мой поступок, – прочитал он.

– На мне тоже есть грех, – заявил Михалыч.

Его глаза наполнились слезами. Он настраивался на исповедь, это было видно.