7

Вахта нарколога проходила спокойно. Первые несколько минут он отчаянно боролся со сном, тёр глаза, щипал себя и мечтал о чашке кофе. Этот тонизирующий напиток он таки нашёл в каком-то кабинете, в стеклянной банке. Рядом стоял электрический чайник, полный воды. Неплохо, подумал нарколог. Поискав чашку, он нашёл её в тумбочке. Дунул в неё, будто бы там могла быть паутина или ещё что-нибудь. Убедился в том, что она чистая и насыпал в неё из банки кофе, двойную порцию. Включил чайник. Всё-таки хорошо, что электричество ещё есть. Но надолго ли? Подошёл к окну, выходившему на задний двор дома культуры, и посмотрел в ночь. В отличие от фасада здания, здесь было темно. Прямо кромешная тьма какая-то. И ни звука.

Через несколько минут чайник победно щёлкнул и Женя налил кипяток в чашку. Только сейчас он вспомнил о том, что ложечки у него нет. Взял на столе карандаш и принялся размешивать кофе. Дешёвый, он практически не источал аромата кофе, но сейчас сгодится и такой. Покинув кабинет, Женя вышел в коридор и направился в зал с чашкой в руках, из которой поднимался пар, растворяясь в воздухе. Там мирно спала Саша. Так хотелось её обнять и поцеловать! Мерно храпел Михалыч, лёжа на спине. Нацик в углу, положив голову на свой рюкзак, видел десятый сон. Кофе согревал и бодрил, Женя шагал по площадке, скрипя паркетом. Где-то, в восточной части города (или ему это показалось?) пролетел вертолёт. Шум его винтов доносился волнами, будто звуковые волны омывали ухо Евгения, словно морские волны накатывают на берег. Не такая уж и странная для Александрии картина, когда над городом летают эти старые советские машины, принадлежащие теперь министерству внутренних дел. Но в данной ситуации полёт такой машины мог означать только одно: там, на аэродроме, есть выжившие и они сейчас летают на вертолёте! Но звук так же быстро пропал, как и появился. Может, показалось, и никакого вертолёта нет? Почему-то на ум пришла детская песенка, где поётся: «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте». Сейчас бы такого волшебника, да в любом вертолёте. Только бы рассказал им, что здесь происходит, и увёз бы куда-нибудь подальше от этого ужаса. Он вернулся в тот кабинет, где так удачно набрёл на кофе.

Нарколог, как и Волошин, пытался обдумать, что им делать дальше. Первое, что пришло ему на ум – прорываться к гаражному кооперативу, взять машину и выехать из города. Этому препятствовали двое обстоятельств: заведётся ли его машина, и если заведётся, то где взять бензин? Допустим, кое-как можно будет на ближайшей автозаправке набрать бензин в канистру, но мог ли он быть уверенным в том, что машина его не подведёт и они выберутся из города? Нет, в этом уверенности не было. Другая идея возникла спонтанно: а зачем куда-то идти, если можно будет вскрыть любую машину поблизости и завести её? Этот вариант казался более подходящим.

Поток мыслей, бывает, складываясь в цепочку причинно-наследственных связей, приводит к самым неожиданным выводам. А бывает так: думаешь об одном, потом по цепочке начинаешь приходить к каким-то воспоминаниям, которые совершенно не ассоциируются с первоначальными задумками. Нарколог начал думать об угоне автомобиля, далее вспомнил о том, как он, студент-медик, с друзьями по пьяни пытались угнать машину. Тогда им повезло, машина принадлежала одному из родственников «угонщиков», а завести её так и не удалось. Неизвестно, что случилось бы с этой пьяной компанией, если бы тогда всё пошло по плану. Он начал вспоминать о том, сколько глупостей делал, когда был пьяным. Ссорился с девушками, сбегал с дома, забрасывал учёбу, чуть не вылетел с работы. Это привело его к воспоминаниям о самом процессе питья. Определённо, в самом процессе был позитив, будь то дружеская шумная компания или снятие стресса в одиночку. Тосковал ли Женя по тем временам, когда пил? Наверное, да. Хотел ли он вернуться в то время? Скорее да, чем нет. Напился бы он сейчас? Нет. Углубившись в раздумья о вреде и пользе пьянки, нарколог далеко ушёл от своей идеи угнать машину поблизости ДК.

Вдруг он вспомнил о своём коротком сне, который успел увидеть, пока дежурил Волошин. Раньше такого с Евгением не бывало, ведь обычно он забывал о своих снах в первые минуты после пробуждения. А сейчас он чётко вспомнил, что ему снилось. Возможно, в этом ему помогли мысли о спиртном, потому что снилось ему именно оно.

…Кабинет для приёма. Он сидит на своём стуле (покупал его специально для работы после того, как один из деятелей города щедро наградил Евгения за своевременную помощь), в письменном столе затаилась бутылочка «Бехеровки». Женя даже во сне понимает, что этот напиток просто так не пьётся. Чешский ликёр на травах горький и невкусный. Его надо либо запивать чем-то, либо мешать с чем-то. Выбор невелик, поэтому Женя поднимается и (что-то такое знакомое!) подходит к тумбочке с электрическим чайником. Там есть вода, и он включает прибор. Достаёт из тумбочки баночку кофе и ложку. Насыпает в чашку одну ложку кофе и одну ложку сахара. Дожидается, пока закипит чайник, и наливает кипяток в чашку, аккуратно размешивая кофе и сахар. Возвращается на своё место и ставит чашку на стол. Достаёт зелёную бутылку и открывает её. На глаз доливает в чашку крепкую настойку и отправляет бутылку назад в ящик стола. Перед тем, как выпить, он достаёт из кармана свой мобильный телефон. Это старый Siemens (их же вроде бы не выпускают?). Привычным нажатием он разблокирует клавиатуру и заходит в сообщения. В который раз (он чувствует, что это точно не первый) он читает сообщение от своей девушки. Она подписана в телефоне как «Саша». Текст лаконичен из-за ограничения по символам в одном сообщении: «Ты меня достал. Бухай дальше, забудь обо мне». Только теперь он делает глоток из чашки. «Бехеровка» немного охладила кофе, и напиток вливается в желудок уже не таким горячим, каким был бы чистый кофе.

Он закрывает сообщение и читает свои смс в разделе «Отправленные». Там их всего три. Все они адресованы Саше: две вчерашние и одна сегодняшняя. Первая смс короткая: «Ну ты где? Приезжай ко мне». Вторая уже содержательней: «Ты что, с другим каким-то спишь? Ты сука! Быстро приехала! И научись брать трубку, когда тебе звонят». И наконец, третья, самая свежая: «Прости, это больше не повторится. Очень тяжёлый день вчера был». Он прекрасно понимает, что такие объяснения никуда не годятся. Тяжёлый день или не тяжёлый, а обзывать «сукой» свою девушку нельзя. Поэтому, он не удивляется, что её ответ не заставил себя долго ждать и расставил все точки над «i».

С женщинами так нельзя. Конечно, если хочешь, чтобы они у тебя были. Если ты не горячий мачо а-ля Бандерас, даже и думать не смей о том, чтобы грубить своей девушке. Жаль, но это он понял только тогда, когда ему было «за» тридцать. И тем более нельзя пользоваться доверием своей избранницы. Если пообещал что-то сделать – убейся об стену, но сделай. Иначе никаких отношений у тебя не будет – женщина может себе найти кучу таких авантюристов и без тебя.

Вот он уже пьёт настойку просто из чашки, бутылка наполовину пустая. Он закрылся в кабинете и отменил приём. Все прекрасно понимают, чем он там занимается и просто делают вид, что всё нормально. Он хочет побыть наедине с самим собой. Прекрасно понимает, что этой «Бехеровкой» дело не закончится, поэтому надо как-то незаметно покинуть отделение и ехать домой. Но сейчас ему на это наплевать. Тревожит только одно: его вновь бросила девушка. В который раз? Которая по счёту?

Он снова один, его снова бросили. А годы идут. Годы крадут у него надежду на счастливый брак. Каждый месяц, каждый день от надежды отваливается какая-то её часть и скоро она из большой и яркой станет хрупкой и прозрачной. Он представляет себе одиночество как червя, грызущего его плоть. И этот червь всё-таки когда-нибудь съест его, не оставив даже волоска. Может, это какое-то наказание? Судьба? Тогда за что ему такое наказание? Быть одному, прожить всю жизнь одному. Так и не найти ту, которая разделит с ним радости и горе, которая будет ждать его и заботится о нём…

Сон буквально врезался в память. Особенно яркими были переживания во сне. Такого Евгений никогда не испытывал. И лучше бы он не вспоминал этот сон! Потому что сейчас, именно в этот момент он был в одиночестве. Несмотря на то, что у него была девушка, несмотря на то, что она лежала в этом же здании. Внезапный приступ клаустрофобии бросил его прочь из кабинета. Он оказался в коридоре – длинном и узком. Потолок давил сверху, стены – по бокам. Пытаясь совладать с собой, Женя быстрым шагом направился на площадку. Увидел Сашу и ему стало спокойнее. Час вахты пролетел незаметно.

8

Нацик был единственным из них, кто спал очень чутко. Он слышал каждый шаг сначала Волошина, а потом – Евгения. Тем не менее, он спал. А когда нарколог подошёл к нему и наклонился, чтобы разбудить, Нацик сам открыл глаза. Евгений отпрянул, так и не успев дотянуться до Нацика рукой. Парень встал и захрустел костями – два часа он лежал в одной и той же позе.

– Без проишествий? – спросил он, зевая.

– Да, всё тихо и спокойно. Сейчас пять двадцать, твоя очередь, – ответил нарколог.

Нацик вытянул из кармана мобильный телефон и посмотрел на время. Так и есть, пять двадцать утра. А сеть так и не появилась. И появится ли? Никакой уверенности в этом не было. Он повесил свой автомат на плечо и твёрдо решил не расставаться с ним, по крайней мере, до конца вахты. Ничего, что он тяжёлый. Зато надёжный защитник.

За окнами было всё так же темно и, казалось, эта новогодняя ночь никогда не закончится. Нацик уловил едва слышный аромат кофе из открытого кабинета. Наверное, нарколог баловался. Нацик не понимал людей, которые выпив кофе, могли со спокойной душой лечь спать и тут же уснуть. Он был из разряда тех, кого кофе действительно бодрил и напрочь отбивал желание спать. Даже такой дешёвый заменитель кофе, который стоял на столе в кабинете. Нацик мог выпить за день две или даже три чашки кофе. Но когда собирался спать, он старался не заваривать себе этот ароматный и такой полезный напиток. А вот если ему надо было работать ночью и стараться не уснуть перед монитором, его верный друг, кофе, всегда выручал. Нацик терпеть не мог всякие модные тонизирующие напитки, гордо называемые «энергетиками». Само это слово у него вызывало ассоциацию с электриками. Химия, всюду эта чёртова химия. А когда он прочитал несколько статей про эти энергетические напитки, его отвращение закрепилось ещё больше. Поэтому – кофе и только кофе.

Свою вахту Нацик решил посвятить изучению помещения, в котором они находились. Кабинеты, в основном все под замками и только два из них – открыты. В одном аки младенец спал Волошин, гроза наркоманов и алкашей. В другом час назад дежурил нарколог, холёный интеллигентишка. В общем, ничего интересного. Впрочем, было что-то, что не давало покою Нацику. Он не сразу понял, в чём дело, откуда у него чувство опасности и тревоги. Просто в их убежище было темно.

Вспоминая, как они с Волошиным двигались по улице Семашко, а потом убегали из воинской части в кромешной тьме, его пробрала дрожь. Он вспомнил, как ему было страшно. Это ужасное ощущение, будто ты слепой и кроме густой, колючей черноты твои глаза ничего не видят. Наверное, слепым от рождения в этом плане проще, думал Нацик. Они хотя бы не видели всю красоту окружающего мира: этих красок, этого солнечного света. А вот когда становишься слепым в двадцать с лишним лет, – это действительно очень печально. Слепые не боятся темноты. Потому что темнота – это их обычная среда. Нацик чувствовал, как его сердцебиение ускоряется, а дышать становится трудно. Он поспешил к площадке, где было немного светлее. Ночь, когда же она закончится?

Сидя в углу, где стоял его рюкзак, Нацик погрузился в свои воспоминания. Пытаясь сохранить душевное равновесие, он искал в глубинах своей памяти причины его страха перед темнотой. И он их нашёл.

…Ночь, только не такая холодная, как теперь. Это вроде бы лето. Да, это было летом. Ему пять лет и он сейчас у бабушки в деревне. Почему он не спит, он не знает. Поворачивает голову и видит возле своей кровати стол, на который падает свет луны из окна. Прекрасная лунная ночь. Он ещё маленький, чтобы смотреть фильмы ужасов и бояться монстров под кроватью или в тёмных углах. И движет им любопытство. Он поднимается из кровати, в другой комнате слышен храп его бабушки. Глаза быстро привыкают к темноте, это только через двадцать лет у него будут проблемы со зрением, сейчас у него всё в порядке. Он становится у стола и выглядывает в окно. Полная луна улыбается ему в небе, освещая не только бабушкин двор, но и часть комнаты. Он стоит и смотрит во двор.

Там, во дворе, возле ореха лежит бревно. На нём его бабушка часто отдыхает в тени после работы по хозяйству. Сейчас там тоже кто-то сидит. Нацик пытается разглядеть, кто это, но человек сидит к нему спиной и в скудном свете луны кроме его силуэта не видно ничего. Ему становится интересно, кто это и почему чужой человек сидит у них во дворе? Дедушка уехал в город, приедет только завтра. Больше никого здесь быть не может. К тому же, Жулька уже облаяла бы незнакомца. Но во дворе тишина и слышно только потрескивание сверчков.

Малыш идёт в коридор, затем в прихожую. Там стоят его маленькие кеды на шнурках. Сам он их не умеет завязывать и ему всегда помогает бабушка. Но сейчас она спит. Он обувает кеды и ясно видит, как шнурки сами завязываются у него на ногах бантиками. Ему показалось это смешным, и он хихикает. Но уже через несколько секунд он забывает о шнурках, потому что его разбирает любопытство – а кто же там, во дворе? Он открывает входные двери. Они скрипят, и Нацик думает, что сейчас проснётся бабушка и даст ему ремня, чтобы не гулял вот так ночью. Но бабушка продолжает храпеть. Осторожно в приоткрытую дверь он просачивается наружу и его укрывает слабым вечерним ветерком. Но ему не холодно, пускай он даже в одних трусиках, майке и кедах. Он шагает на порог и спускается по трём ступенькам во двор. В тишине, которая стоит на улице, его детские шажки хорошо слышны. Он выглядывает за угол дома, где растёт орех и смотрит на бревно, где сидел человек.

Там никого нет. Где-то на этой же улице лает собака, потом её подхватывает другая, третья и вот уже целый оркестр исполняет собачью какофонию. Нацику хочется плакать от обиды. Он так хотел увидеть того, кто сидел на бревне!

– Дядя, ты здесь? – спрашивает он у темноты?

Но темнота ему не отвечает. И вот тогда ему становится страшно. Действительно страшно. В этом страхе смешиваются опасения того, что бабушка узнает и отругает Нацика; страх того, что этот дяденька, который сидел на бревне – «бабай»; боязнь того, что сейчас он подойдёт к двери, а она будет закрыта. И в реакцию вступает катализатор – начинает громко лаять Жулька. Вне себя от страха и с полными лёгкими готового вырваться наружу крика, Нацик бежит обратно. Он падает на порог, сдирает коленку, ручьём текут слёзы, но вместо крика у него получаются только громкие всхлипы. Подбегает к двери и с силой толкает её. Он распахивается, ударяясь в прихожей о газовый баллон, слышится звон. Бабушка выбегает в прихожую с расширенными от удивления глазами  и включает свет. Нацик, скинув с ног кеды, бросается в её объятия. Он напуган и он плачет. Бабушка пытается с ним говорить, но ничего сказать он не может, содрогаясь в рыданиях.

Теперь-то Нацик понимал, что именно тогда, именно после того случая он стал бояться темноты. И вроде бы всё просто объясняется, и, с другой сороны, мистика какая-то. По телу пробежал холодок. Ему стало не по себе. А дежурить оставалось ещё целых полчаса. Потом он попытается уснуть. Но уснёт ли? Не приснится ли ему тот малыш, искавший «дядю» в темноте? Лихорадочно вспоминая упражнения для глаз, он закрывает веки и начинает водить глазными яблоками по часовой стрелке, против часовой стрелки, вверх-вниз, вниз-вверх, вправо-влево и обратно. Дурак, чем тебе уже помогут эти упражнения? Ничем. Хотя бы время скоротать.