7

Ночь продолжалась так долго, что, казалось, ей не будет конца. Нацик и Волошин шли к проходной воинской части. Только однажды они увидели заражённого – он суетился возле входа в городскую поликлинику. То, что он делал, вызывало недоумение: он сидел на коленях и бился головой о входные двери, несомненно, разбив себе лоб и сломав нос. Казалось, он не чувствовал боли. Глухое и какое-то возмущённое рычание доносилось с его стороны. Нацик и Волошин шли по другой стороне улицы и осторожно, без звука, прошли мимо, стараясь не выдать своего присутствия.

Фонари уличного освещения работали только в некоторых местах по улице и освещали по большей части дорогу, поэтому команда была постоянно в тени, передвигаясь по тротуару. Тишина, поглотившая эту часть города, была нарушена не их присутствием, нет. Мерный стук о металл доносился со стороны входа в поликлиническое отделение. Они, тем временем, вышли на улицу Карла Либкнехта, покинутую ими ещё недавно. Только теперь они были по другую сторону квартала, где стояли жилые дома. Нацик посмотрел вправо – не смог удержаться, туда, где они недавно перелетали через забор, словно испуганные олени через бурелом. Там никого не было. Волошин тоже бросил взгляд в ту сторону, но скорее для того, чтобы осмотреть сектор справа. Чисто, вперёд.

Свет не горел ни в едином окне дома, мимо которого они проходили. Не горел он и в здании аграрного колледжа на той стороне улицы. Только впереди, на проходной воинской части можно было разглядеть слабый луч света. Где-то, возле железной дороги, за вокзалом лаяла собака. Как-то непривычно было её услышать после долгого пребывания в тишине. Волошин остановился напротив ворот проходной. Он пытался разглядеть, есть ли кто в кабинке? На месте ли дежурный? Конечно же, нет. Там было пусто. Но и дверь была закрыта. Нацик подошёл к ней и дёрнул за ручку. Заперто. Бросил взгляд на Волошина, тот кивнул в сторону ворот. Закинул автомат за плечо и мастерски прыгнул на них. Подтянулся, осмотрелся, тихо сказал:

– Тут чисто. Жди, я открою ворота, – и перепрыгнул на ту сторону.

Сердце у Нацика подпрыгнуло, когда раздался громкий металлический скрежет засова. И одна половинка ворот начала открываться. Он включил фонарь и направил его на асфальт. Из-за ворот появился Волошин. Он привёл автомат в боевое положение и махнул Нацику.

– Пошли.

Сначала они зашли в кабинку дежурного, на проходную. Там никого не было, и оружия тоже. Далее двинулись вперёд по асфальтной дороге, которая пересекала воинскую часть. По краям этой дороги были высажены деревья. Сейчас они являли собой лишь скелеты и выглядели удручающе. Воинская часть встретила их ещё более глубокой тишиной, чем улица. Мрак, который окутывал всё вокруг, был разбавлен разве что островками белого снега, который ещё не успел растаять. Но асфальт был чист, видимо, его регулярно расчищали.

Когда они поравнялись с плацем, увидели первый труп. Возможно, это и был тот самый дежурный, который покинул пост. Возле него лежало то, что им нужно – автомат. Волошин поднял его с асфальта и бросил Нацику. Тот чуть не упустил довольно тяжёлый «калаш», вовремя положив свой пистолет в карман.

– Проверь магазин. Дай, я подержу фонарь, – шепнул Волошин.

Нацику понадобилось две секунды на то, чтобы вспомнить, как вынимается магазин из автомата. Помнится, на уроках допризывной подготовки юношей их учили собирать и разбирать автомат. Но было это в начале двухтысячных… Наконец, рожок отсоединился, обнажив готовый к использованию патрон в магазине.

– Есть ещё ягоды в ягодицах, – также шёпотом произнёс Нацик и поставил рожок на место.

Удостоверился, не стоит ли рычаг на предохранителе и закинул ремень за голову. Пока что всё шло хорошо. Покопавшись в амуниции солдата, Нацик выудил ещё один рожок. Далее их путь должен был пройти через плац к оружейной комнате в казармах. Трупы теперь появлялись чаще, но уже без оружия. Наверное, они пытались пройти к оружейной комнате, но силы были явно неравными.

Волошин догадывался, что оружейная будет открыта, и в ней будут автоматы и боеприпасы. Не догадывался он только о том, что она будет буквально завалена телами солдат. Один из металлических ящиков был открыт, и Нацик увидел там коробки с патронами. Не теряя времени, Волошин повернул Нацика спиной к себе и лицом к двери. Расстегнул рюкзак за плечами своего товарища и принялся туда запихивать коробки с патронами. Нацик ощущал, как заметно тяжелеет его ноша, лямки натянулись до предела.

– Всё, больше рюкзак не выдержит, – произнёс он.

Волошин проверил крепость лямок и кивнул. Застегнул рюкзак и взял в руки свой автомат.

Они вышли из оружейной аккурат в тот момент, когда к казармам приблизилась шатающаяся тень. Первым полуживого увидел Нацик, который шёл впереди. Волошин едва успел произнести «Стреляй!», как Нацик нажал на курок. Вспышка ослепила его, а выстрел оглушил. Он всё держал спусковой крючок, но автомат не издавал ни звука. Только потом он понял, что стрелял одиночными и исправил эту досадную оплошность, поставив режим «А». Второй выстрел повалил пьяного на землю. Теперь нужно было спешить.

Всё ещё пребывая в темноте, Нацик тем не менее различал топот приближающихся шагов. Кто-то бежал справа. Волошин схватил Нацика под руку, и они побежали вперёд, через плац. Держа автомат на весу одной рукой, Волошин не осмелился стрелять, поскольку всё-таки не верил в свою способность быть Джоном Рэмбо. Когда несколько зомби оказались в непосредственной близости, их скосила очередь – Нацик сориентировался по звукам. Тихо благодарствуя Богу и Нацику, Волошин продолжал бежать со своим товарищем под руку к воротам. За ними бежали двое с одной стороны и один с другой. Когда до ворот оставалось совсем немного, Волошин остановился и развернулся. Нацик последовал его примеру. Зрение понемногу возвращалось к нему, и он прицелился.

Двое стрелков в положении стоя методично, короткими очередями отстреливали приближающихся заражённых. Когда у Волошина закончился второй рожок, он понял, что воинская часть стала разорённым осиным гнездом. Из глубины, из разных уголков огромной территории части к ним бежали голодные и совершенно безумные солдаты. Они плевались и издавали разнообразные звуки, которые не имели ничего общего с человеческой речью. Все, как на подбор, были без головных уборов.

Теперь диверсантам пора было уносить ноги. Волошин дёрнул Нацика, который явно вошёл во вкус и они побежали. Прямиком во дворы, где можно было укрыться, где жили родители Волошина, где вот уже двадцать второй год жил и сам Володя. Они подняли такой шум, что пьяные начали вылезать отовсюду. Из подъездов двухэтажных домов квартала, где жил последний представитель закона в городе Александрия. По пути к дому №58 по улице Свердлова они уложили ещё четверых заражённых. Наконец, оказавшись у цели своего опасного путешествия, Волошин замер на лестничной площадке первого этажа. Там лежала его мать. Узнал он её только по одежде, потому что от лица мало что осталось.

Нельзя сказать, что Волошин не предполагал такого исхода, но всё равно, где-то в глубине души он надеялся на то, что мать и отец будут живы. Они должны были закрыться и не пускать никого. Но… Но ведь они точно выпили, встречая новый год! А может, к ним пришли соседи, которые были уже не людьми. И его родители стали этими зверьми, подобных тем, которых только минуту назад отправлял на тот свет их сын.

В тусклом свете лампочки на лестничной площадке Нацик наблюдал за прощанием Волошина с матерью. Он склонился перед ней на коленях и тяжело дышал носом, стараясь унять крик, который вырывался наружу. Он даже не мог её поцеловать, – то, что осталось от лица его матери вызывало отвращение. И тут по лестнице спустился его отец.

Одного взгляда на него Нацику было достаточно, чтобы понять, кто убил мать Волошина. Это был уже не человек. Он издал громкое рычание, которое эхом отразилось от стен просторного подъезда, и двинулся на своего сына. Громкий выстрел в помещении оглушил и Нацика, и Волошина. Отец упал на спину с простреленной головой и теперь съезжал по деревянной лестнице. Когда в ушах перестало звенеть, Нацик услышал: «Спасибо». И они с Волошиным покинули дом номер 58.

Никакого плана дальнейших действий у них не было. Они просто шли оттуда, стараясь оставаться в тени и не вступать в контакт с заражёнными. Шли молча. Нацик понимал, как трудно сейчас Волошину. Возможно, он сейчас ненавидел Нацика, а может – благодарил. Поговорить об этом парень не решался. В одночасье лишившись обоих родителей, Волошин, должно быть, испытывал невероятную душевную боль. Нацик его прекрасно понимал, ведь знал, что такое – терять родителей. Правда, отца он потерял, будучи ещё подростком и пережил это намного тяжелее. А что же мать? В очередной раз Нацик отбросил мысли о ней, прекрасно понимая, что его мать постигла та же участь, что и мать Волошина. С вероятностью в девяносто процентов, она была мертва.

В их шагах теперь не чувствовались осторожность и спешка – куда им было спешить теперь? Превозмогая огромное желание напиться, Волошин старался держаться спокойно. Вот только предательский ветер, словно искры, высекал из глаз слезинки. Они катились по щёкам, и Волошин их даже не чувствовал. Команда возвращалась из задания. Но куда они направлялись, не мог сказать ни командир, ни солдат.

И вот, когда они миновали Центральный рынок, именуемый в народе «Большой базар» и шли по тому же пути, которым добирались до воинской части, они чётко услышали выстрелы. Где-то со стороны проспекта, в районе дома культуры. А это могло означать только одно: выжили не только они.

8

Саша, которая всё время держала правую руку в сумке, будто пряча там что-то очень ценное, во мгновение ока извлекла оттуда газовый баллончик и брызнула в лицо заражённому. Тот был уже совсем рядом и, визжа от боли, схватил лицо руками и вонзил ногти себе в глаза. От такого зрелища Сашу чуть не вырвало. Щёлкнул стволом Женя и направил его на пьяного, который выдавливал себе глаза и раздирал щёки, завывая от боли. Они отошли на несколько шагов, и Женя нажал на курок. Заражённый разом умолк, распластавшись на асфальте. Михалыч тяжело дышал, и с ним нужно было что-то делать. Женя положил ещё одну таблетку ему под язык.

Язвенник, поддерживаемый наркологом, еле передвигал ноги, а действовать нужно было быстро. Со стороны дома культуры донёсся душераздирающий крик, а за ним – выстрел. Как оказалось, это был последний выстрел. Женя тащил Михалыча вверх по Красноказачьей, чтобы там где-нибудь возле ДК присесть в укромном уголке. Пенсионеру нужно хотя бы отдышаться и прийти в себя. Дальше – будет видно. Саша, казалось, была в трансе и влачилась за ними, даже не пытаясь осматриваться по сторонам. Её губы дрожали, руки и вовсе плясали какой-то немыслимый танец. Они присели на бордюр – Женя аккуратно усадил Михалыча. Язвенник с глазами навыкате пытался побороть в себе страх и успокоить своё сердце. То, что происходило перед центральным входом в дом культуры, было скрыто от их глаз. Может, оно и к лучшему, ведь там умирал последний человек, который скрывался в здании. Он лежал на плитке перед лестницей, ведущей к главному входу, и шептал: «Это конец».

Очень глупо завершилась оборона дома культуры от нападения пьяных. Но об этом выжившим ещё предстояло узнать. А потом – разобраться в этом.

Наконец, после двадцати долгих минут, Михалыч начал успокаиваться. Они сидели втроём на бордюре: Михалыч с опущенными руками, Женя, обнявший язвенника за плечо и Саша, опустившая голову на колени. Пока удача не покидала их. Пока ещё были патроны и самообладание. Пока ещё в них не поселилась паника.

Михалыч, отдышавшись и чувствуя, что сердце понемногу возвращается в свой обычный ритм, попросил воды. Женя достал из своей сумки минеральную воду и открыл её. Язвенник сделал несколько жадных глотков и отдал её Жене.

– Спасибо. Спасибо тебе, Женя, – говорить ему было ещё тяжело, но он продолжил. – Боюсь машин, понимаешь… У меня и прав-то нет, никогда даже не задумывался, чтобы заиметь себе автомобиль… А тут, в эту… и без того страшную ночь… меня чуть не задавили.

– Ничего, Михалыч, всё уже позади. Сейчас тебе станет легче. Мы пойдём в ДК и узнаем, что там была за перестрелка. На месте решим, как быть дальше. Оставаться здесь – это всё равно, что злоупотреблять гостеприимством в племени каннибалов.

Саша начала приходить в себя. Капли уже перестали действовать, но она держала себя в руках, помня о наставлениях Михалыча. Она взглянула на язвенника и про себя отметила, что ему явно стало лучше, пускай язык его ещё заплетался. Положила руку в свою сумочку и нащупала там свой спасительный баллончик. Сжала его, будто таким образом могла поблагодарить это средство личной защиты. А ведь он спас ей жизнь. Впрочем, не только ей. Сейчас она вспомнила, зачем брала «Терен-4» с собой. Пускай они были знакомы с Женей довольно близко, всё-таки от этого холостого (в свои сорок два года!) мужчины ждать можно было чего угодно.

Позаботиться о своей безопасности её вынудил очень неприятный случай. Пускай, тогда всё закончилось не самым худшим образом, но с тех пор Саша стала более осторожна с мужчинами.

Был тёплый летний вечер 2009 года, когда она возвращалась домой от свой подруги. Они иногда встречались, чтобы посекретничать и обсудить новые знакомства Жанны. В тот вечер Саша задержалась и вместо того, чтобы вызвать такси, решила прогуляться. Она проходила мимо одного из немногих круглосуточных магазинов, которые в Александрии вечером превращались чуть ли не в злачные места. Разгорячённые спиртным молодые люди что-то шумно обсуждали возле порога магазина, когда Саша прошла мимо. Компания затихла. Только сейчас Саша увидела, что среди них не было ни одной девушки. Скорее всего, молодым парням сильно не хватало женского внимания, поэтому они довольно быстро окружили её. Сказать, что это напугало Сашу – ничего не сказать. Всё, что она помнила – это слёзы на глазах и чувство стыда, хотя они не сделали ничего противозаконного. Просто шутили и предлагали не совсем порядочные вещи. Она сумела вырваться из круга и бежала домой что есть сил. А потом решила для себя, что без баллончика со слезоточивым газом никуда вечером выходить не будет. Никогда.

Сейчас Саша осознавала, не возьми она этим вечером с собой баллончика, она в лучшем случае была бы мертва, а в худшем…

Тем временем Женя помогал Михалычу встать. Тот аккуратно оттолкнул нарколога, давая понять, что более в его помощи не нуждается. И потянулся за ружьём. Женя отдал язвеннику его оружие и помог подняться Саше. Они осмотрелись: вокруг темнота, прислушались – тишина. Направились к центральному входу в дом культуры. Над зданием ДК «Светлопольский» был установлен прожектор, который освещал территорию перед входом, и всё было видно как на ладони. Темнота отступила до газона напротив входа, до фонтана справа от входа (если стоять к нему лицом) и до угла здания слева, откуда вышли язвенник, нарколог и библиотекарь.

Теперь, когда они вышли из тени, смогли увидеть итоги недавнего сражения выживших с полуживыми. Наркологу удалось насчитать шесть трупов перед лестницей и двое на ступеньках. Огромные стёкла при входе в здание были разбиты, за одним из них лежал ещё один труп. Саша отвернулась, вот сейчас её уже вырвало, как она ни старалась сдержаться. Михалыч присвистнул.

– Сдаётся мне, последний оплот выживших пал. Хотя, остаётся надежда, что кто-нибудь ещё прячется внутри.

Женя достал из сумки минеральную воду и умывал Сашу. До его ушей донёсся едва уловимый шёпот. Но ничего разобрать он не смог, лишь посмотрел в ту сторону, откуда он доносился. Человек, который лежал перед ступеньками с тем самым дробовиком «Сайга», и которого нарколог принял за труп, пошевелил рукой. Это заметил и Михалыч. Он подошёл к раненому и наклонился. Тот доживал свои последние секунды – изо рта струилась кровь, а живот напоминал сложенные в кучу ненужные внутренности. Всё, на что был способен этот человек – это прошептать:

– Убейте меня… Я не хочу… Отсюда выхода… нет. Дороги перекрыты… убейте меня и застрелитесь сами… выхода нет…

В это время с другой стороны здания из темноты показались два силуэта, которые осторожно приближались. Их заметил Женя, который подошёл к умирающему. Он похлопал Михалыча по плечу, и когда тот поднялся, указал на дорожку, которая вела от противоположного крыла здания, мимо фонтана, ко входу.