Глава 2. ВСТРЕЧА.

1

В ту ночь Александрия действительно спала. Кто уснул навеки, а кто-то уснул, а потом проснулся с дикой жаждой свежей крови. Кто-то, спрятавшись от этого кошмара, спал где-то за стальными дверями. Всех их объединяло одно: они были в Александрии. И неважно – коренные ли александрийцы, гости или просто неудачно остановившиеся в отеле, – все они теперь были в общей упряжке. Те, кто смог выжить, не могли знать наверняка: будет ли рассвет. Или это наступил то самый конец света, о котором говорят беспрестанно на протяжении всей истории. В любом случае, абсолютным приоритетом людей в ту ночь стало выживание.

Пока мороз не сменился во второй половине ночи потеплением, атмосфера праздника была самая настоящая. Гирлянды, хлопушки, петарды, веселье, шампанское. Но наступил момент, когда всё изменилось. И потеплело. Возможно от того, что слишком много крови пролилось в ту ночь, возможно – так распорядился циклон. Тем не менее, было ещё довольно холодно и руки ещё мёрзли. Ночной город, казалось, спал, но затаил в себе что-то опасное. Смертельно опасное. Холодный ужас окутал каждую улицу, каждый двор и каждый дом со всеми квартирами. И конца этому не было видно.

Когда человек оказывается перед лицом смерти, в нём оживают те первобытные инстинкты, о которых он даже и не знал. А если знал, то предпочитал не думать о столь диких и страшных своих повадках. В ту ночь выжившие переродились, преобразились и стали теми, кто «может и должен». Судьба распорядилась так, что выжили именно они, а не выдающиеся личности, богатые и знаменитые или избранные. По сути, избранными стали они. И только Бог знает, сколько времени они смогут продержаться.

 

Волошину стало немного легче, когда он оказался в участке. Перед ним стоял Петриченко, здоровый мужик. Тот выглядел, как запуганный и забитый зверь. В тусклом свете Волошин увидел на форме сержанта свежие пятна крови. Лицо его тоже было перепачкано. Волошин не знал, чья это кровь. Но ему сейчас этого и не нужно было знать. Он ещё пытался отдышаться.

– Что, мать твою, случилось? Что за херня происходит? Ты хоть мне можешь ответить, Волошин?

– Я… я не знаю… Это конец какой-то… Видать, какая-то эпидемия… – Волошин старался дышать ровно и говорить чётко. Только сейчас его начало трусить от пережитого. Он согнулся, уперев руки в колени, и смачно плюнул прямо в отделении. В руках до сих пор был заряженный ПМ. – Что тут у тебя?

– У меня? Да тут вообще хрен знает что творится! Я собственными руками пристрелил Яремчука и Рыбалко! Они сидели, бухали, потом завалились спать, прям´ за столом. А потом… Тупо встали и набросились на меня… Потом друг на друга, потом снова на меня. Пришлось стрелять. Уложил их обоих. По рации никто не отвечает. Начальство не отвечает! Я думал, всё, конец мне! Выхожу на улицу, а там какой-то дебил бежит на меня с пеной во рту. Уложил и его. Я не понимаю, что за херня происходит?!

– То же самое. Мои бухали шампанское, потом попадали, как подкошенные. Вся площадь, все люди уснули. Короче, что-то происходит нереальное.

– И где твои?

– Там, на площади. Пецик начал жевать Валика. Потом бросился на меня. Я его пристрелил. Он реально грыз горло Валика! Ты даже себе не представляешь, на что это похоже.

– Представляю…

Петриченко, казалось, вздохнул с облегчением. Его явно тешил тот факт, что не он один этой ночью стал душегубом. Раз Волошин тоже по уши в дерьме, то всё не так уж и плохо. Петриченко кивнул головой на дверь и пошёл вглубь здания, Волошин последовал за ним. В одной из комнат младший сержант увидел последствия стычки Петриченко со зверьми. Пол был залит кровью, она была повсюду: на стенах и даже на потолке. В разных концах комнаты лежали два тела в причудливых позах. Яремчук с вывихнутой нижней челюстью и окровавленным лицом лежал в дальнем углу. Рыбалко, видимо, упал на стол и потом съехал с него. Одна рука его лежала на животе, другая была запрокинута назад. Возникло такое ощущение, что перед смертью у него болел живот.

– М-да, Петриченко, метко стреляешь, – осмотрев комнату, произнёс Волошин.

– Так я в комнате стрелял, тут хочешь-не-хочешь, а не промахнуться не сможешь.

– У тебя есть вода? Меня сушит конкретно. Я сюда бежал, как олень. Ещё и по пути пришлось брызнуть баллончиком на одного бешенного.

– Да, есть. Пошли.

Петриченко отвёл Волошина в другую комнату, щёлкнул выключатель и свет наполнил помещение, где стоял символический новогодний ужин. Там, в окружении разных яств из домашнего «тормозка», стояла бутылка «Живчика». Петриченко достал из шкафа чистую чашку и налил газированный напиток Волошину. Тот выпил всё за один заход, завершив действо громкой отрыжкой. Взгляд его упал на жареную рыбу и руки сами потянулись к столу. Петриченко не мешал ему. Аппетита у него всё равно не было.

Они присели возле стола: Волошин ел жареную рыбу и отламывал кусочки хлеба, Петриченко – наблюдал за коллегой и пытался с ним заговорить.

– Чё нам теперь делать?

– Я не знаю. Я вообще сюда пришёл, чтобы патронами запастись и к своим родным идти.

– Я собрал все патроны, что нашёл, у себя. И забрал у Яремчука с Рыбалко их табельное.

– А что, у них у обоих были стволы?

– Ну да. В честь праздника, наверное.

– Неплохо… Пойдёшь со мной, или домой наведаешься?

– У меня другая идея. Где твои родители живут?

– Возле 19-й школы, а что?

– Я живу возле базара. Давай вместе прорываться сначала ко мне, а потом – к твоим родителям.

Волошин сделал знак, дающий понять, что следует помолчать. Он насторожился. Ему послышался шум на пороге участка. Стараясь не шевелиться, дабы не создавать лишнего шума, он взглядом указал на коридор.

– Ты дверь закрыл на замок?

– Вот, чёрт! – Петриченко с пистолетом аж подпрыгнул со стула и побежал ко входной двери. Открыл, посмотрел – нет никого. Тишина. Закрыл дверь на замок и вернулся в комнату, где сидел Волошин.

– Всё, закрыл. Так как на счёт моего предложения?

Ответить Волошин не успел.

* * *

Прогремел звонок. Это устройство было настолько старым и громким, что у многих сотрудников он вызывал раздражение, но заменить его никак не находили времени. И вот теперь этот звонок заставил их обоих содрогнуться. С перепуганными глазами Петриченко смотрел на Волошина, а тот – на него. Молча они поднялись и пошли в ту комнату, откуда можно было наблюдать за порогом. В комнате было темно и с улицы их невозможно было заметить. А вот того, кто стоял на пороге, было видно довольно хорошо после того, как Петриченко включил лампу над входной дверью.

Там стоял парень в короткой тёплой куртке и шапке, натянутой на самые глаза. В руке у него была бита с каким-то набалдашником. Парень что-то говорил. А если он мог говорить, то вряд ли он из «этих». Волошин с Петриченко переглянулись и пошли ко входу. Как ни как, а увидеть ещё одного нормального человека в эту безумную ночь было неожиданно.

– Кто там? – спросил Петриченко.

– Живой, впустите, – ответил Нацик.

– Я сейчас открою, а ты стой, где стоишь.

– Хорошо, открывайте.

Щёлкнул замок и дверь приоткрылась. Взору Нацика предстали двое ментов с наведёнными на него ПМ-ами. К тому же, один из них направил фонарик Нацику прямо в лицо. Тот поморщился и машинально прикрыл свободной рукой глаза. Его рассматривали, пытаясь понять: он нормальный или заражённый. Пару секунд длилось молчание, пока Волошин не опустил фонарик.

– Вроде бы нормальный. Проходи.

– Спасибо, – опустил руку Нацик и двинулся вперёд.

Постовые завели его в комнатушку с накрытым столом и налили ему газировки. Тот поблагодарил и выпил её залпом, и глаза его заискрились. Ему явно было приятно видеть хоть кого-нибудь в живых. Всё ещё не веря своим глазам, Волошин с Петриченко раздумывали: как мог обычный парень (пусть даже с битой) уцелеть в этой мясорубке?

– Ты один? – спросил Волошин.

– Да, из всех, кто был рядом, я один остался… в порядке. Вы мне можете объяснить, что за хреноверть творится?

– Мы сами ничего не знаем. Город сошёл с ума. Связь не работает. В смысле – стационарные и мобильные телефоны, – объяснил Петриченко. – Ты как уцелел?

– Сам не знаю. Может, потому что не бухал. – Нацику не хотелось вдаваться в подробности, ведь он убил несколько человек, а перед ним были самые настоящие представители правоохранительных органов. Но затем он увидел кровь на форме одного из них и понял, что они тоже прибегли к крайним мерам. А возможно и не один раз.

– Как тебя зовут? – спросил Волошин.

– Нацик.

Наверное, они ждали от него чего-нибудь другого, но Нацик ограничился своей кличкой. Как-то не хотелось ему сейчас оглашать свои паспортные данные. Да и не доверял он милиции, если честно.

– Меня – Вова, а это – Руслан, – ответил ему Волошин.

Все церемонно пожали друг другу руки. Обычно в таких случаях либо молчат, либо говорят «очень приятно». Нацик выбрал первое. Милиционеры, по-видимому, тоже. Любезности сейчас были бы лишними.

– И почему ты решил идти сюда? – задал вопрос Петриченко.

– Я думал, здесь меня защитят, – почти честно признался Нацик. – Вы ведь должны охранять порядок, правда?

– Это да. Но ты, я вижу, не с пустыми руками пришёл сюда.

Нацик впервые за эти несколько минут вспомнил о своей бите. Она скромно покоилась в его левой руке. Возможно, с ней придётся расстаться, если эти жлобы дадут ему настоящее оружие.

– Да. Пришлось захватить с собой, а то мало ли… Но у вас, надеюсь, есть что-нибудь поприличнее, чем это?

– Что ты имеешь в виду? – осведомился Петриченко.

– Я имею в виду стволы.

– Есть. А ты что, думаешь попросить у нас огнестрельное оружие?

Нацик застыл. Руслан Петриченко так и сказал «попросить» или ему это послышалось? Да если надо будет, он сам себе возьмёт! И эти двое придурков ему не смогут помешать. А если попробуют, то ничем хорошим для них это не окончится. Но зачем эти ненужные конфликты?

– Даже и не думай, парень, – совершенно серьёзно произнёс Волошин. – Это табельное оружие. Тебе не положено.

Это смахивало на то, если бы ППС была каким-то тайным орденом, управляемым самим Богом, и простым смертным доступ к нему был закрыт. Нацик внимательно посмотрел на Волошина. Перед ним сидел постовой в этом дурацком синем камуфляже, на погонах которого скромно висело по две «лычки». Вид у него был нездоровый, хотя сам ППС-ник имел довольно крепкое телосложение. Волошин, скорее всего, был ровесником Нацика, а может даже и младше его. Но твердолобость и упрямство были заметны сквозь эту форму. «С таким будет трудно», подумал Нацик.

Как показало время, он был прав.

2

Женя свернул из двора налево, к проспекту Ленина. Он рассчитывал перейти на другую сторону и вдоль девятой школы по улице Луначарского пройти к переулку Победы. Именно по этому переулку драпал от пьяных зомби Волошин некоторое время назад. Затем, после пересечения улицы 50 лет Октября, через дворы выйти на Пролетарскую и оттуда, свернув направо, выйти к охотничьему магазину. На всё про всё он думал потратить минут 10, не больше. Это если ему ничего не помешает. Или кто-то не помешает.

На проезжей части не было ни одной машины, вернее, несколько стояли припаркованными по проспекту, но движения не было никакого. Впрочем, для такого времени суток это было не удивительно. Обычно в эту пору по городу ездили только такси, развозившие захмелевших гуляк по домам. Но такси тоже не было, поэтому Женя не особо смотрел по сторонам, а прямиком направился через проспект по пешеходному переходу.

Когда он пересекал проспект Ленина, во дворах слева послышался выстрел. Очень отчётливо. Женя приостановился, надеясь, что выстрел прогремит снова, и он точно определит источник. Но выстрел не повторился. Ясно было только одно – стреляли во дворе слева, где-то ближе к улице Красноказачьей. Он осторожно и как можно тише прошёл мимо кафе на углу проспекта и Луначарского и выглянул из-за угла на дорогу, которая вела во двор. Не видно ничего. Освещения во дворе нет, и можно было ориентироваться лишь по тому слабому свету, который исходил от окон пятиэтажек во дворе. Отчётливо было видно лишь пару машин, стоявших на импровизированной стоянке во дворике.

Женя хотел уж было идти мимо двора далее по Луначарского, но его внимание привлёк шум в тридцати метрах от въезда во двор. Он приготовился к атаке. Мелькнула тень. Лишь по смутным очертаниям в темноте нарколог смог догадаться, что бежит женщина. Где-то впереди можно было различить ещё одну фигуру с какой-то палкой в руках. В этот момент Женя услышал крик:

– Не подходи, убью!

Кричал мужчина с палкой. Женщина, которая бежала в его сторону, не отвечала. «Заражённая», – подумал Женя. Затем он увидел, как палка в руках мужчины принимает горизонтальное положение. Женщине оставалось добежать несколько метров, так показалось наркологу. И прогремел выстрел. И снопы искр изверглись из той «палки», которая оказалась самым настоящим ружьём. И женщина отлетела назад. После выстрела едва слышно донёсся голос.

– Та сколько ж вас тут? – спросил сам у себя мужчина.

Он не остановился и на ходу зарядил новый патрон в своё ружьё. Направлялся он к наркологу. Вернее, он не видел Женю, а шёл по направлению к улице Луначарского. По мере приближения, Женя мог немного разглядеть этого человека. То был мужчина лет шестидесяти, одетый в камуфляжный бушлат и старые брюки с боковыми карманами, чем-то набитыми. Ружьё придавало ему вид мужественный и уверенный. Было бы неплохо как-нибудь познакомиться с ним, подумал Евгений.

Он дождался, пока мужчина подойдёт ближе и не спеша вышел из-за угла летней пристройки кафе с поднятыми руками. Таким сигналом он хотел показать человеку, что он безоружный. Страх, конечно же, присутствовал. Страх того, что этот мужчина невменяем и начнёт палить в нарколога, не разбираясь – нормальный тот или нет.

– Не стреляйте, пожалуйста, – произнёс Женя как можно громче. Он увидел, как человек вскинул ружьё.

– Стой на месте, – крикнул Михалыч. – Чтобы я тебя мог видеть.

– Я.. я – нормальный, – попробовал объяснить Женя. У него не было слов, чтобы внушить стрелку то, что он не заражён этим атипичным бешенством.

– Знаю я вас, нормальных. Только что снёс голову одному такому. А ну-ка отойди назад, к свету. Чтобы я мог тебя разглядеть! – скомандовал язвенник.

На улице Луначарского перед въездом во двор стоял фонарь, который мог осветить нарколога. Женя молча сделал несколько шагов назад. За поясом у него торчал кухонный тесак. Михалыч не мог этого не заметить. Возможно, именно это натолкнуло его на мысль, что перед ним – такой же пытающийся выжить человек с оружием, который мог хоть чем-то помочь старику.

На мертвяка этот парень не был похож. Все приметы, которые знал Михалыч, отсутствовали. Это давало ему основание полагать, что парень безопасный. Поразмыслив несколько секунд, держа незнакомца на мушке, язвенник опустил ружьё.

– Спасибо, – вздохнул Женя. Находится под прицелом – не самая приятная вещь, особенно когда из наведённого на него ружья только что убили человека.

– Как ты выжил? Ты один? – спросил Михалыч, осторожно приближаясь к наркологу.

– Я не один выжил. У меня дома сидит знакомая, она тоже нормальная. Что здесь вообще происходит?

– Хрен его знает. У меня пока не было времени решать этот вопрос. Но происходит что-то спланированное и страшное, – это я могу сказать точно. Благодарю Бога, что у меня есть вот это, – Михалыч указал на своё ружьё. – Ты, я смотрю, тоже с оружием ходишь?

Нарколог невольно покосился на свой тесак.

– Да какое это оружие? Я иду за оружием, – ответил Женя, когда мужчина был уже в полуметре от него и приклад  ружья почти касался его плеча, он протянул руку в приветствии. – Меня зовут Евгений.

– Сергей Михалыч, – пожал ему руку язвенник. – И куда ты собрался идти за оружием?

– В охотничий магазин на Красноармейской.

– А, ну да, ну да. Могу составить компанию. Идти мне ровным счётом некуда.

– Буду очень признателен, – Женя щегольнул своей светской фразой.

После рукопожатия атмосфера немного разрядилась, и они смогли рассмотреть друг друга. Женя представлял собой жалкое зрелище: короткая зимняя куртка, из-под которой виднелся свитер, видавшие виды джинсы, затянутые дешёвым китайским ремнём. За ремнём – огромный тесак. Более воинственно выглядел одетый в камуфляж Михалыч. Карманы его тяготили патроны, а на плече покоилась двустволка.

Они двинулись по Луначарского вниз, ощущая какую-то чуть ли не мальчишескую радость. Впрочем, никто этой своей искренней радости не показал. Человек с ружьём и человек с тесаком шагали по асфальтному тротуару в направлении переулка Победы. В свете фонарей они увидели несколько трупов там, где переулок вливался в улицу Луначарского. Трупы были с выеденными лицами. Михалыч равнодушно прошёл мимо, Женя старался не смотреть на эту жуткую картину. Трупы лежали скопом, напоминая пьяных малолеток, которые от радости, что родителей нет, напились на Новый год и упали все вместе на диван спать. Далее в переулке был виден ещё один труп. Он был цел и явно пристрелен.

– Смотри, этого пристрелили, – кивнул на труп Михалыч. – Возможно, есть ещё кто-то выживший.

– Ага, это случайно не из того дома стреляли? – показал на дом городского головы Женя.

– Не знаю. Давай не будем останавливаться, и разговаривать потише. Привлекать внимание этих тварей я не хочу.

Женя с Михалычем пошли дальше. Было тихо, подозрительно тихо. Мимо невзрачных домов, через переулок, по которому, согласно дорожному знаку, ездить было нельзя. Михалыч вспомнил, как по этому проулку он довольно часто ходил в гости к своему собутыльнику. Тот жил по улице Красноармейской, на которую выходил этот переулок, недалеко от музыкальной школы. Соседство с таким заведением было довольно примечательным, ведь собутыльник очень хорошо владел почти забытым сейчас искусством игры на ручной гармони. Весёлые времена были, что говорить. Этим проулком он ходил с неизменным пакетом, в котором покоилась бутылка-другая водки. Закусью заведовал друг, и он никогда не подводил Михалыча, готовил прямо-таки ужин. Что сейчас с этим другом, Михалыч понятия не имел, но мысли об алкоголе снова вкрались в его голову. Думал об этом и Женя. В иной бы ситуации они закрепили бы своё знакомство крепким напитком, например, коньяком. Но Женя чувствовал, что сейчас это лишнее. Даже в такие страшные времена. Уж если дал себе обет, то нужно его исполнять.

– Идём через дворы, – предложил Женя.

* * *

В то время, когда Женя познакомился с Михалычем, Саша сидела на диване и произносила свои мысли вслух. Женя ошибался, когда думал, что она будет спать. Какой может быть сон, когда на кухне лежит труп женщины, которую он убил на глазах у Саши? Она сидела на краю дивана в позе, которую можно было охарактеризовать как «что же я наделала?». Локти её были упёрты в колени, а кисти рук зарылись в волосы на висках. Она старалась держать себя в руках и не впасть в истерику. Но голос её дрожал, и, казалось, она вот-вот начнёт плакать.

– Это безумие какое-то, – говорила себе Саша. – Он её убил и пытается мне доказать, что это как бы правильно. И куда он пошёл? Может, он убежал? Сейчас приедет милиция и увидит меня здесь одну. И скажут, что это сделала я.

Вполне адекватная реакция молодой девушки. Откуда Саше было знать, что милиции в Александрии фактически уже не было? Все те, кто имел звёзды на погонах и офицеры, были уже мертвы. А в живых осталось всего каких-то два патрульных. И неизвестно ещё, насколько долго они смогут протянуть. Тем не менее, мысли Александры кружили вокруг преступления и неминуемого наказания, которое должно за ним последовать. Она многого не знала, поэтому не могла поверить в «благие намерения» своего друга. А друг ли он ей теперь?

– Он меня как бы подставил. Не ожидала такого от него…

Саша опустила руки, и лицо её было исполнено решимости. Так выглядит человек, который всё вдруг осознал. Возможно, в тот момент она ненавидела Женю, но вместе с тем, она испытывала к нему и тёплые чувства. Возможно, она считала его предателем, но он был тем человеком, которому хотелось верить. Всё, что происходило вокруг, казалось какой-то неудачной шуткой. Чем-то ненастоящим. К этому всему нужно было добавить и праздничную атмосферу, которая никак не предусматривала убийства.

– Мне больше ничего не остаётся делать, как бежать отсюда… Он поймёт. Если вернётся, конечно, – шептала Саша.

Саша, полная решимости покинуть квартиру Жени, направилась в коридор, чтобы одеться. Свет включать она боялась и старалась не смотреть в сторону кухни, где лежала их гостья. Накинув пальто, она взяла в руки шарф и попыталась открыть дверь. Та была заперта снаружи. Повернув замок, она попыталась протиснуться – здесь лежало много хлама, которым Женя недавно пытался забаррикадировать дверь (может, он боялся прихода милиции?). Но пройти было можно.

Первое, что она увидела – труп перед дверью. С трудом подавляя крик, Саша заставила себя отвернуться и не смотреть на тело. Осторожно переступив труп, она направилась к ступенькам. Но прежде, чем Саша смогла пройти один этаж вниз, она услышала шорох на втором этаже. Как можно тише она спустилась туда, откуда доносился шум. Каблуки на сапогах предательски цокали по бетонной поверхности ступеней. То, что она увидела, заставило её передумать и вернуться в квартиру Жени как можно скорее. Теперь она ему поверила.