2

– Мы жили с Клавой очень дружно. Это, наверное, именно тот случай, когда говорят, «жили душа в душу». Мы на самом деле любили друг друга. Нет, ссорились, конечно. Но я теперь-то понимаю, из-за чего мы в основном ссорились. У меня скверный характер. Порой нужны годы, чтобы признаться себе в этом. Гораздо проще списывать всё на обстоятельства. Или ещё хуже – обвинять в своих ошибках кого-то другого. Я много думал над этим и пришёл к выводу, что именно мой дурной характер часто ставал причиной наших ссор. Мы не скандалили, нет. Но могли наговорить друг другу очень много. Делали больно. Ещё я часто выпивал. Пока были молодыми, это как-то не очень видно было. Но с возрастом мы начали понимать, что это уже не просто развлечение, а необходимость. Не раз по этому поводу мы ругались, но пить я так и не бросил. И вот, почти четыре года назад, я совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Михалыч остановился, пытаясь совладать со слезами, которые наворачивались на глаза. Он то дёргал себя за нос, то мял руки, но несколько капель всё-таки упали на стол и он тут же их вытер рукавом. Переживания душили его, но язвенник старался держаться, понимая, что может надорвать себе сердце.

– Я тогда пошёл к своему другу «на чай». Так случалось периодически – я шёл, брал с собой бутылку-другую и мы с ним играли в карты, шахматы, просто говорили – и всё это время хлестали горькую. Но в тот раз всё было иначе. В общем, у него был стресс после того, как он похоронил племянника. Я понимал, что одной бутылкой разговор не закончится, поэтому взял не только две бутылки, но ещё и денег. В общем, не вдаваясь в подробности, я остался у него на неделю. Всё это время Клава пыталась меня найти. Телефонов мобильных у нас с ней не было, и она не знала, где живёт этот мой друг. Сходила с ума от переживаний, в общем.

Женя подошёл к Михалычу со стаканом воды и просто поставил его на стол. Сам же устроился рядом, чтобы в случае ухудшения состояния пенсионера, успеть ему помочь.

– Спасибо. В те времена я ещё был здоров, как бык. И неделю мы бухали, как проклятые. А когда деньги закончились, я решил всё-таки вырваться оттуда и пошёл домой. Не знаю, может, какие-то силы меня вернули, а может, так совпало… но когда я пришёл, первое, что я увидел – это лежащую прямо в коридоре Клаву. Она была без сознания. Кое-как подняв её, я отнёс жену в зал и уложил на диван. Сначала пытался привести её в чувства, но потом понял, что всё намного серьёзней, чем я думал. Не раздумывая, набрал «скорую» и пошёл встречать на крыльцо. Когда приехали врачи, они сразу сказали, что у неё инсульт. Собрали вещи и повезли её в больницу. Через несколько дней ей стало лучше, но полностью восстановиться Клава не смогла… В итоге я забрал её домой и начал за ней ухаживать.

Саша вытерла очередную слезу. Михалыч на минуту умолк, но никто не пытался перебить этот монолог – все понимали, он ещё не закончил.

– Она была лежачей. Худая, почти безмолвная и с такими большими грустными глазами… Они мне снятся теперь… И даже после этого я не перестал пить. Бухал прямо дома, на кухне. Она это понимала, было видно по её глазам. Наливая очередной стакан, я клялся себе, что я её обязательно выхожу. Но наутро понимал, что она уже никогда не будет такой, как прежде… Несколько месяцев, – Михалыч остановился, чтобы выпить воды. Затем вытер рот и продолжил: – Несколько месяцев я поддерживал угасающий огонёк в её глазах. Но потом я напился снова. Крепко. И… она ушла. Сказали, что это был второй удар. Похоронил и запил конкретно. Жрал всякую дрянь, потому что готовить разучился. Пил сам, пил с друзьями. Потом вроде бы оклемался, дал себе зарок не бухать. Правда, иногда всё-таки опрокидывал. Ну, а через год или что-то в этом роде, попал в больницу. Язва. Вот тогда мне врачи объяснили, что мне делать дальше и как я смогу выжить… Только Клаву уже не вернёшь…

К концу исповеди Михалыч всё-таки сумел взять себя в руки. Видимо, ему становилось легче от того, что он раскрылся и отлил из своей чаши горя ровно столько, чтобы разделить между своими друзьями по несчастью. Несколько минут все молчали. Потом заговорил Нацик.

– Вы уж простите меня, Михалыч. Я бываю подонком. Раз мы тут решили разгрузиться, то давайте разгружаться. Ваша история не новая, конечно, слыхал я и не такие. Одно могу сказать наверняка: «бухло» – это инструмент приговора. Вас приговорили к разрушению семьи, к утрате любимого человека, к… – он пытался найти слова. – К потери здоровья. Водка всё это выполнила.

– Не вижу Вашей вины, Михалыч, – как-то неожиданно заговорил Волошин. – Мне кажется, что инсульт – это такая распространённая вещь, что к ней можно приписать всё, что угодно.

– Согласен. Предсказать инсульт тяжело. Довести до инсульта, в общем-то, можно, только одним своим поведением это сделать нереально. Думаю, что многие вещи наложились одна на другую, и это всё вместе привело к удару.Себя винить не стоит, – заключил Женя, но слова его звучали неуверенно.

Кому, как не Жене была знакома ситуация, когда ты не сделал всё возможное для спасения человека? Но говорить об этом вслух он был пока что не готов.

– Понимаю, вам всем хочется успокоить меня. Так и друзья делали, родственники. Я поначалу упирался, брал всю вину на себя. Потом и сам стал верить в то, что я не виноват. Но спустя годы я всё-таки пришёл к выводу, что виновен я, и только я.

Михалыч посмотрел в окно, собираясь с мыслями.

– Во-первых, я знал о том, что у неё гипертония. Даже когда Клава волновалась по пустякам, ей уже становилось дурно. А тут такой огромный стресс – мужа нет, пропал. И неизвестно, где он и что с ним. Во-вторых, я ту неделю о ней даже и не подумал, я думал только о том, как напиться, а потом опохмелиться. Как с ума сошёл, ей богу. Будто в последний раз пил. В-третьих, я не остановился даже тогда, когда её хватил удар. И это, наверное, самый важный аргумент в пользу того, что я виновен. Так что, дорогие мои, не стоит тратить слова в мою защиту, это бессмысленно.

Он снова взглянул в окно, скорее всего, раздумывая, продолжать, или нет.

– Клава любила нашу дачу. Любила огород. Садила овощи, ухаживала, собирала, – всё это делала сама. Я изредка помогал. И когда она умерла, я после очередной рюмки написал в своей тетрадке корявым почерком несколько слов.

Он достал из внутреннего кармана свою тетрадь и открыл на первой странице. Искал недолго:

– Всю твою жизнь земля кормит тебя, чтобы после своей смерти ты накормил её.

После этого он отвернулся и тихо плакал, уставившись в окно. Никто ему не мешал. Он закончил.