7

Для Нацика сумерки оказались не такими страшными, как он предполагал. Он всё хорошо видел и глаза его постепенно привыкали к надвигающейся темноте. Бэттер и ППС-ник обошли здание ДК и направились к той улочке, через которую они сюда пришли. Маршрут был проложен заранее: по улице Гагарина они выходили к детской больнице, потом сворачивали на Красноказачью, которая вела прямиком к железной дороге.

Морозный ветерок дул в лицо. Лужи, которые помельче, начали покрываться лёгкой корочкой. Где-то, казалось, в другом мире, выла собака. Это было страшно, и оба почувствовали, как по их спинам пробежался холодок. Возможно, эта собака выла в предчувствии беды, которая с ними случится. Но сворачивать назад было нельзя – либо они выйдут к железной дороге, либо останутся в заточении и будут ждать, пока новая волна обезумевших полуживых захлестнёт их убежище.

– Как думаешь, что там, на путях? – шёпотом спросил Нацик.

– Думаю, там всё спокойно и мы просто пойдём дальше.

– А вдруг военные уже там? – эта догадка беспокоила Нацика.

– Тогда это… – запнулся Волошин.

– Печально, – продолжил его спутник.

В ответ ППС-ник промолчал. Лишь через несколько минут бросил: «Смотри под ноги», когда они приблизились к глубокой канаве, что пересекала улочку. Нацик мог её не увидеть и оступиться. Лишний шум им был не нужен.

Двигались быстро и уже через десять минут улица Красноказачья, по которой они поднимались к железной дороге, упёрлась в огороженную территорию стоянки. Её нужно было обойти. И куда подевались все собаки, которые непременно обсуждали между собой любого чужака, забредшего в эти края вечером? Казалось бы, они должны лаять беспрерывно, учуяв их шаги ещё издалека, но они молчали.

Обогнув стоянку, они увидели тропинку, ведущую на насыпь, где были проложены пути. Машинально подняв стволы автоматов, Нацик и Волошин на расстоянии пять шагов друг от друга двинулись вверх по тропинке. То, что они увидели на железной дороге, заставило их сердца биться в безумном ритме.

Первым шёл Волошин, и когда он увидел это, быстро присел и обернулся к Нацику, жестом давая понять, чтобы тот был осторожным. Тихо и не спеша Нацик приблизился к сидящему Волошину, и они принялись рассматривать пути. Там, на железной дороге стояла стальная гусеница, растянувшаяся, на сколько хватало обзора, с севера на юг. Вместо вагонов на составе были не то пулемётные гнёзда, не то зенитки с прожекторами, ощупывающими своим светом края насыпи. Когда луч приблизился к месту, где прятались Волошин и Нацик, они быстро нырнули вниз, но, кажется, были обнаружены.

Пулемётная очередь взорвала тишину и подняла столб пыли. В воздух полетели куски щебёнки. Они стреляли без предупреждения. Нацик потянул Волошина за воротник и на том месте, где только что был ППС-ник, земля разорвалась от чудовищного калибра пули, угодившей в неё. Теперь они катились вниз по склону, теряя автоматы. Когда рёв прекратился, у них было всего пара минут для того, чтобы оценить ситуацию и поступить правильно. Нацик быстро метнулся вверх, чтобы подобрать свой автомат, а Волошин уже полз в сторону, где лежал его АК-74. Забрав своё оружие, они что есть сил побежали.

Добравшись до Садовой, они забежали за угол, пытаясь отдышаться и присели прямиком на асфальт. Тяжело дыша, горе-разведчики с выпученными глазами переглядывались и по очереди смотрели за угол – не преследуют ли их?

– Вот ведь сволочи! – наконец нарушил молчание Нацик. – Второй раз за день!

Волошина била крупная дрожь и далеко не от холода. Пытаясь осознать, что он всё ещё жив, он лихорадочно искал в своей памяти те несколько секунд, которые могли стать его последними. Если бы не Нацик, оторвало бы сейчас Волошину голову по самый кадык. Он посмотрел на своего спасителя, утёр нос, который сейчас больше напоминал протекающий кран, и кивнул.

– Это… Спасибо тебе… Никогда не подумал бы…

– Ну, целоваться не будем, а то, знаешь ли, кариес… – улыбнулся Нацик и похлопал Волошина по плечу.

Волошин тоже попытался улыбнуться, но шутить он сейчас не мог. Удостоверившись, что их не преследуют, они решили посидеть ещё немного. Волошин достал рацию и включил кнопку связи.

– База, это первый, приём.

Послышался треск и в ДК ответили:

– Первый, это база, что у вас?

– У нас тут жопа, господа. Мы возвращаемся. Приём.

– Вас понял. Конец связи.

Говоривший на той стороне эфира Женя был обескуражен таким посланием, но вникать в подробности по рации не хотел. Они заранее обговорили и это. Военные запросто могли прослушивать этот канал. Более того, Волошин даже был уверен, что они его прослушивают. Поэтому он не положил рацию на место, а снова нажал на кнопку связи и после тирады, состоявшей исключительно из матерных слов в адрес военных, заключил:

– Вы думаете, мы не прорвёмся? Передайте своему начальству, что мы завтра же покинем город, чего бы нам этого не стоило. Если придётся убивать солдат, мы пойдём и на это. Нам уже терять нечего.

Он выключил кнопку связи, но всё ещё держал рацию в руке. Нацик, опешивший от такого послания сидел с раскрытым ртом.

– Зря ты говорил о солдатах. Теперь они могут пойти на штурм.

– А мне всё равно. Думаешь, они знают, где мы прячемся? – спросил Волошин.

– Ага, думаю, локализовать сигнал они смогут. Так что пользоваться рацией в ДК я бы не стал. А вообще нам надо менять своё убежище.

– Может быть, ты прав. Ты рассмотрел, что это было?

– Не успел. В общих чертах понятно: на рельсах стоит состав, и на определённом расстоянии друг от друга установлены пулемётные точки с прожекторами. Скорее всего, он такой не один и весь восточный кусок города, где проходит железная дорога, блокирован.

– Это хуже, чем мы думали, – суммировал Волошин.

– Но будет ещё хуже, когда они войдут в город.

– Это да.

По улице гулял ветерок, то и дело поднимая опавшие листья, которые не собрали коммунальные службы. Словно по команде выключились немногочисленные фонари, освещавшие улицу Садовая, за ними отключились фонари на Красноказачьей. Теперь нужно было уходить. Нацик и Волошин поднялись одновременно и озираясь по сторонам, вернулись на Красноказачью, чтобы идти к дому культуры. Они могли только догадываться, что это за тени идут им навстречу со стороны детской больницы.

* * *

Женя с Сашей беседовали в тот момент, когда совершенно отчётливо услышали стрекотание пулемёта со стороны железной дороги. Саша подпрыгнула на месте, Женя взял её за плечи, а Михалыч схватился за ружьё.

– О Боже, там стреляют! – вздохнула Саша.

– Это явно не автоматы, – обеспокоенно добавил Михалыч.

Женя взял в руки рацию, но тут же вспомнил, что их сторона не должна выходить на связь первой, и только сжал её крепче.

– Как, не автоматы? А что? – растерялась Саша.

– Это пулемёты, Саша. Самые настоящие.

Нарколог вышел в коридор и направился в комнату, окна которой выходили на задний двор дома культуры. Там было темно. Он всматривался вдаль, где, по его расчётам Нацик с Волошиным должны были выйти к железной дороге. Там, на востоке, верхушки деревьев освещались пульсирующим светом. Вероятно, от прожекторов. Значит, там засада, – подумал Женя и вернулся на площадку.

– Мне кажется, там установлены прожекторы. Если присмотреться, то можно увидеть их лучи, – объявил он остальным.

– То есть, там засели военные, – поделился своей мыслью Михалыч.

– Боже мой, они их убили! – ахнула Саша, и в её тоне слышалось больше утверждения, чем вопроса.

Михалыч положил ружьё на плечо. Звуки стрельбы уже стихли, и сейчас было трудно догадаться, что происходит там, на железной дороге.

– Что ж, будем ждать вестей, – предложил Михалыч.

– Если им удалось убежать, то за ними будет погоня, – размышлял Женя. – Главное, чтобы они не привели военных сюда.

– Ну, для этого у них ума хватит. По крайней мере, Нацик мне кажется неглупым парнем, хоть и желчным, – сказал язвенник.

Всё это время Саша сильно переживала. От волнения она стала вертеть в руках пустую пластиковую бутылку. Она не понимала, чего ей бояться, но она боялась. Опасалась за жизни людей, с которыми едва успела познакомиться. Боялась, что этот ужасный пулемёт, строчивший где-то далеко, откроет огонь по их убежищу. Сердце отчаянно билось в груди так, что она вынуждена была попросить у Жени валерьянки.

– Спокойно, Саша. Ничего не случилось. Скорее всего, это был предупредительный огонь, – говорил нарколог.

Он достал из своей сумки капли, налил в стаканчик воды и накапал валерьянки. Протянув ей лекарство, Женя погладил её по голове, как ребёнка. Она посмотрела на него вопросительно и взяла стакан.

И тогда затрещала рация.

– База, это первый, приём!

Лицо Саши просияло. Женя тут же ответил, нажимая кнопку связи:

– Первый, это база. Что у вас?

Ответ «первого» был элегантен и в такой же мере информативен:

– У нас тут жопа, господа. Мы возвращаемся. Приём.

Саша нахмурила брови. Сочетания таких несочетаемых слов вызвали у неё недоумение. Но, по крайней мере, они были живы, и это радовало. Правда, услышала она только Волошина. Ей думалось, что с Нациком всё в порядке. Женя что-то ответил, но Саша не уловила этой реплики. Её почему-то охватило чувство тревоги. Она посмотрела на Михалыча, но с ним было всё в порядке, – язвенник стоял напротив Жени с вопросительной миной и ожидал подробностей.

– Думаю, все поняли? – подытожил Евгений.

– Да уж, яснее некуда. Формулировочка, конечно, расплывчатая… – кивнул Михалыч.

Он стоял лицом к наркологу и библиотекарше, и спиной – к углу, за которым была лестничная площадка. От угла его отделяло метров десять. А за углом, тем временем, скрипнула половица. Женя наклонил голову набок, чтобы Михалыч не закрывал обзор, и увидел, как со стороны лестницы из-за угла показалась фигура человека.