9

Нацик и Волошин свернули на улицу Титова и возле оптовой базы, присев недалеко от фонаря уличного освещения, занялись снаряжением магазинов к автоматам. В принципе – ничего сложного, вставляй себе патроны в рожок, и тем не менее, непривычные к этому делу руки Нацика быстро устали. Два рожка заполнил он и полтора – Волошин. И после всего этого, у них ещё оставалась куча патронов. По крайней мере, Нацик так считал. Правда, если учитывать, как они быстро расходуются, куча эта была горсткой.

Это только в фильмах главные герои не думают о патронах в перестрелках. Патроны берутся откуда-то… сверху, что ли? Как иллюзионист достаёт кролика из цилиндра. В настоящей жизни всё было не так. Патроны были тяжёлыми, это раз. Их расход был невероятным – это два. Ну, и прикинув, что один такой патрон стоит не менее одного доллара, Нацик подсчитал, что они настреляли около семидесяти баксов.

– Ты делаешь успехи, – заметил Волошин.

В этот момент Нацик возгордился собой. Ему приятно было слышать такое поощрение, даже если оно прозвучало из уст самодовольного ублюдка. Он просто кивнул в ответ и принялся разминать пальцы. Температура была около нуля градусов, но руки всё-таки замерзали. Окоченевшие костяшки плохо слушались, и Нацик растёр их остатками снега, который лежал под бордюром.

– Как ты думаешь, где стреляли? – спросил Нацик.

– Мне кажется, возле ДК.

– А мне показалось, что дальше. Где-то возле «Горняка»[1].

– Значит, пойдём через дом культуры к «Горняку». Сейчас свернём направо, выйдем на Калинина, пойдём к переулку, который спускается к зданию дома культуры и обойдём слева, глянем, что там творится. Если там ничего нет, идём к «Горняку», – озвучил свой план Волошин и добавил немного погодя: – Жалко, что выстрелы стихли.

– Ага. Я согласен. Так и сделаем.

Волошин посмотрел на Нацика таким взглядом, будто хотел ему сказать: «А твоего согласия не спрашивают. Это был приказ». Нацик это, конечно же, уловил. И подумал: «Вот Рэмбо хренов!».

Всё было готово и они в быстром темпе пошли дальше. Трупы были на улице Калинина, возле магазина продовольственных товаров. Ещё их можно было увидеть возле подъезда пятиэтажного дома, и то: в такой темноте они были едва различимы. Но когда они свернули влево и пошли по дороге, трупов больше не встречали. Только на улице Гагарина лежал безликий человек, опёршись головой о ворота частного дома. Они вышли к заднему входу дома культуры и обогнули его слева, чтобы выйти возле фонтана. Там, недалеко от входа в здание они увидели людей. Приготовились к стрельбе и тихо приближались, чтобы рассмотреть, кто был перед ними.

Видели они деда, который присел над телом человека и старался нагнуться ближе к голове лежащего. Складывалось впечатление, что этот дед хочет что-то услышать. Но больше это было похоже на то, что он склонился над своей жертвой, и сейчас вцепится своими зубами ей в лицо. Волошин прицелился и продолжал приближаться, всё ещё находясь в тени. За ним следовал Нацик. Одна деталь насторожила Волошина и заставила опустить автомат. В правой руке дед держал ружьё, уперев его в бетонную плиту на земле. К деду подошёл ещё один человек и похлопал его по плечу, указывая на них, с Нациком. Дед поднялся и присмотрелся в темноту, откуда к ним приближались двое. Неспешно он поднял ружьё и прицелился. Волошин автоматически направил своё оружие на деда.

– Стоять, если живые! – крикнул Михалыч.

Волошин остановился и дал знак остановиться Нацику.

– Мы живые. Давайте опустим оружие и поговорим, – ответил он деду.

– Хорошо, только выйдите на свет, чтобы мы вас видели.

Волошин и Нацик вышли из тени в зону освещения. Перед Михалычем стоял патрульный, а на полшага за ним находился обычный парень, каких много по городу бродит. Оба были вооружены чёрными АК-74, таких Михалыч не видал. Волошин же увидел такую картину: над телом человека стоял не совсем уж и дед, но скорее всего, пенсионер. Одет он был в камуфляж и сейчас напоминал не то охранника, не то рыбака, но больше всего он походил на охотника – с таким древним двуствольным ружьём. За ним притаился мужчина лет сорока с сумкой через плечо и тесаком в руке. Как-то по-детски выглядел этот тесак на фоне настоящего оружия. Чёрные глаза его вместе с тёмными волосами вызывали ассоциацию с лицами кавказской национальности, но выбрит он был гладко и щетина не «синела» у него под самыми глазами. Доверия не вызывал ни «охотник», ни этот «мясник», поэтому Волошин держался на расстоянии.

– Будем знакомы. Меня зовут Сергей Михалыч. Выжил в этой мясорубке.

– Я – Волошин, младший сержант милиции, можно просто Вова. А это – Нацик. Мы с ним вместе идём от воинской части.

В это время за спиной у нарколога показалась Саша. Михалыч оглянулся и представил остальных:

– Это – Евгений. Он врач. Правда, нарколог. А это – Александра. Она работает в библиотеке. Мы все шли сюда, к ДК. Здесь собирались выжившие.

– Откуда вы знаете? – спросил Нацик.

– Увидели послание в охотничьем магазине, – ответил Женя.

– Какое ещё послание? – уточнил Вроолошин.

– Написанное маркером на прилавке. Мол, если выжил – иди к ДК, – пояснил нарколог.

– Все целы? Никого из вас не кусали? – спросил Михалыч. – А то тут вампиры какие-то в городе объявились.

– Объявились и всех съели, – уточнил Волошин. – Нет, из нас никто не ранен. А как на счёт вас?

– Тоже, всё в порядке. Пожмём руки?

Михалыч с улыбкой приближался к Волошину, закинув своё ружьё за плечо. Нацик оглядывался, осматривал тёмные места. Волошин опустил автомат стволом в землю, переложил его в левую руку, а правую протянул пенсионеру. Михалыч пожал её крепко, а сам постарался заглянуть в глаза Волошина, чтобы понять, кто он такой. Но за стеклянными, холодными серыми зрачками не было ровным счётом ничего. Тогда Михалыч ещё подумал: «Это какая-то машина для убийств», и оказался прав.

Наступил тот неловкий момент, когда все познакомились, а сказать, в общем-то, было нечего. Женя стоял за Михалычем, его руку обвила своими руками Саша. Ни дать ни взять – любовная парочка. Нацик положил свой АК на плечо и напоминал сейчас какого-нибудь бандита из девяностых, в то время как Волошин со своим автоматом походил на террориста (правда, не хватало пару штрихов – бороды и повязки на голове).

– Так что вы говорили о выживших? – нарушил молчание Нацик.

– Здесь, в ДК должны были собраться те, которые выжили. По крайней мере, так было написано в оружейном магазине. Похоже, что, пока мы шли сюда, здесь завязался бой с этими… ну, сами понимаете. Последний выживший умер у меня на руках, он сказал, что отсюда выхода нет и все дороги перекрыты.

– Может, есть ещё кто-нибудь в здании? – спросил Волошин, игнорируя два последних слова Михалыча. – Я предлагаю зайти и осмотреться. Возможно, здесь неплохое укрытие. Особенно, на втором этаже или ещё выше.

Никто возражать не стал. К тому же, на открытом и освещённом пространстве оставаться было небезопасно. Так зачем привлекать к себе внимание?

Нарколог, Саша и Михалыч последовали за Волошиным и Нациком, которые двинулись вверх по ступенькам. Ступая по разбитому стеклу, они вошли в здание. Изнутри оно было плохо освещено, и, тем не менее, они могли разглядеть ещё один труп. Этот человек подвергся нападению полуживых, это было видно по рваным ранам на шее и лице. Теперь он был мёртв, хотя с абсолютной уверенностью этого сказать никто не мог. Когда они вошли в зал с многочисленными рядами кресел перед сценой, им показалось, что кто-то сидит в самом первом ряду.

В зале был полумрак, и разглядеть что-нибудь было проблематично. Нацик достал свой фонарик, Волошин жестом дал понять остальным, чтобы они ждали здесь. Вдвоём они по проходу осторожно и как можно тише спустились к первому ряду. Там действительно сидел человек с бутылкой шампанского в руке. Если бы он был мёртв, бутылка давно упала бы. Но рука его очень уверенно сжимала стеклянную тару. Сам он сидел лицом к сцене и, казалось, наблюдал за спектаклем. Оказавшись на расстоянии каких-то шести метров от сидящего, Волошин отступил в сторону, давая Нацику осветить человека с шампанским. Они оба догадывались, что человек этот, если уже выпил алкогольный напиток, фактически стал заражённым. Но была надежда, что он ещё не пил. А он не обращал на них никакого внимания. Рот его был открыт и слюна капала ему на колени. Глаза ни разу не моргнули. Волошин осторожно приближался, держа сидящего на «мушке».

В полумраке зала выстрел был сродни грому после ослепительной вспышки молнии. Обмякшее тело сидящего любителя шампанского завалилось на бок, простреленная голова оросила кровью соседнее кресло. Без сомнения, этот мечтающий о чём-то полуживой, был обезврежен заблаговременно. Сердце у Саши билось с такой силой, что, казалось, его биение слышали даже Нацик с Волошиным внизу. Она крепче сжала руку нарколога и прижалась к нему, закрыв глаза. Михалыч негромко спросил:

– Там больше никого нет?

– Здесь чисто, – с интонацией матёрого спецназовца ответил Волошин.

Луч фонаря облизал все ряды кресел, стараясь найти хоть что-нибудь напоминавшее человека. Но зал был пуст. Волошин и Нацик вернулись к остальным и было принято решение обойти всё здание, чтобы вовремя обнаружить таких вот «эстетов» с шампанским или спящих полуживых.

Они разделились и обследовали каждый уголок этого большого дома культуры, построенного ещё в советские времена. Встретились потом на танцплощадке второго этажа. Во-первых, там было просторно и светло, во-вторых, можно было легко забаррикадировать все подходы на танцплощадку (а их было всего-то три), и в-третьих, здесь до них уже кто-то пытался обосноваться и нанёс много провианта и воды. А это было просто великолепно.

10

– Думаю, все со мной будут согласны, если я предложу хорошенько забаррикадироваться, поесть и отдохнуть. Мы все устали, – предложил Михалыч.

– И будем дежурить по очереди, – добавил Волошин.

Посреди площадки был поставлен стол, а все подходы были забросаны рядами кресел, тумбочками, в ход пошёл даже чей-то письменный стол. Находясь на втором этаже, с перекрытыми лестницами, они находились в относительной безопасности. Картину портил только тот факт, что обзор улицы сильно ограничивался. Можно было видеть только то, что происходит слева от входа и справа. Но, посетив одну из комнат за танцплощадкой, можно было, если потребуется, взглянуть и на ступеньки перед самым входом в дом культуры.

Закончив с приготовлениями, все собрались у стола, где заботливая Саша приготовила бутерброды, нарезала копчёное мясо и разлила в пластиковые стаканчики негазированную минеральную воду. Михалыч не долго думал, а можно ли ему копчёное мясо и, махнув рукой, принялся уплетать кусочки курятины, заедая бутербродами с паштетом и сыром. Аппетит разыгрался не только у Михалыча, Волошин поглощал угощение с такой скоростью, будто ест последний раз. Саша, надкусив свой первый бутерброд, быстро поняла, что с таким рвением, он оставит их без еды. Отложила свой кусочек и принялась делать новые бутерброды и нарезать копчёности. Нацик налегал на мясо и фрукты, которые он нашёл в пакете под столом. Евгений клал один бутерброд на второй и таким образом съедал сразу два за один подход.

Каждый про себя поблагодарил тех смелых и без сомнения запасливых людей, которые здесь собирались отсидеться и предусмотрительно притащили запасы еды. Далее в ход пошли консервы с тушёнкой. Волошин мастерски вскрыл несколько банок ножом и попытался есть прямо из банки одноразовой ложкой. Сломав одну, он взял другую. Плохо ела только Саша, в голову лезли картины разбросанных по дворам трупов с выеденными лицами, постоянно тошнило. Она первая отошла от стола и присела на одно из кресел, стоявших в ряду по периметру площадки. Женя, тем временем, жевал бутерброды и запивал минеральной водой. По всей видимости, его давно мучал какой-то вопрос. И он его задал:

– А почему «Нацик»? – он смотрел на того, кому задал вопрос.

Михалыч проглотил кусок мяса и на секунду прервал свою трапезу.

– Это от слова «нацист», что ли? – осведомился язвенник.

– От слова «националист», – уточнил Нацик.

– Ты, значит, другие нации не любишь? – продолжал Михалыч.

– Причём тут другие нации? Я свою люблю. А остальные – меня поскольку постольку интересуют.

– Интересная позиция. Национализм, с моей точки зрения, это – ошибка. Украина, например, многонациональная страна. А по паспорту мы все украинцы.

– Вот вы вроде бы уже в возрасте, а не понимаете элементарных вещей. В паспорте не указана национальность. А «украинец» – это именно национальность, принадлежность к украинской нации.

– А что же там написано?

– Там написано, «гражданин Украины». Графу «национальность» давно отменили, – буднично произнёс Нацик и добавил: – Такие, как вы. Гражданином Украины может быть хоть негр, хоть китаец. Но он никогда не будет украинцем. Так ведь?

– Ты ещё и расист к тому же, – констатировал нарколог и продолжил трапезу с таким видом, будто для него всё стало предельно ясно.

Видать, он уже услышал от Нацика то, что хотел услышать. Но разговор явно заинтересовал и его и Михалыча. К тому же, Волошин тоже сбросил темп поедания бутербродов и тушёнки. Он стоял как раз между Михалычем и Евгением с одной стороны и Нациком – с другой, и наблюдал за разговором, перемещая взгляд то в одну, то в другую сторону. Как зрители на теннисе.

– Ага, и антисемит и фашист и так далее по списку, – парировал Нацик. – В чём ваши проблемы? У каждого есть свои какие-то убеждения. Разве не так?

– Ты этот, скинхед, что ли? – вступил в разговор Волошин. – Никогда не думал, что в Александрии такие есть.

Нацик театрально приложил руку ко лбу.

– Нет, не скинхед. Я националист, стремлюсь к тому, чтобы моя нация сбереглась в этом котле народов. Веду здоровый образ жизни, занимаюсь спортом…

На несколько секунд воцарилось молчание. Им было, что сказать, ведь тема эта явно привлекала их, возникало много вопросов. Но никто не мог сформулировать свои мысли в вопросы. К тому же, Нацик, по-видимому, был готов к этому, что чувствовалось в его уверенности. Так уверенны в себе те люди, которым тысячу раз приходилось доказывать кому-то одно и то же.

Один Михалыч был настроен враждебно, и этого было не скрыть:

– В Великую отечественную войну воевали за твою Украину все – и русские и белорусы, и грузины, да и все остальные народы Советского союза. Чем таким… особенным выделились украинцы?

– А зачем вы вплетаете сюда эту войну? Молодцы, что воевали за Украину. Но сейчас никто ни с кем не воюет. А вот украинцы вымирают, язык наш вымирает…

– И виноваты в этом, конечно же, москали? – пытался продолжить мысль Нацика Женя.

Шаблонность умозаключений оппонентов забавляла Нацика, поэтому он лишь улыбнулся.

– А что москали? Я о них что-нибудь говорил?

– А кто виноват? Евреи?

– При чём здесь евреи? Не провоцируйте меня, пожалуйста. Вы меня спросили, почему меня называют Нацик, я вам ответил. Вам сейчас интересно поупражняться в политических беседах? Я же не пытаюсь упрекнуть кого-нибудь из вас в ваших «совковых» взглядах.

– А что ты имеешь против Советского союза? – спросил Михалыч.

Нацик осмотрел всех. По их глазам видно было, что в общем они поддерживают позицию Михалыча.

– Что ты о нём вообще знаешь? При Союзе неплохо жилось, в общем.

И такого утверждения Нацик тоже ждал. Вся соль в таких безапелляционных заявлений была в том, что утверждающий не ожидал никакого опровержения и свято верил в то, что такое доказывать не нужно, все и так об этом знают. Но Нацик считал по-другому.

– Да что вы говорите? И когда хорошо жилось? Со средины семидесятых и до средины восьмидесятых? А какой ценой эта ваша «хорошая жизнь» досталась, вы не подумали? А разруха, коллективизация, несколько голодоморов, ссылки в лагеря и так далее. Это, по-вашему, хорошая жизнь? Разве платят такую цену за эту вашу так называемую «хорошую жизнь»?

Михалыч был поставлен в тупик. Он не ожидал такого поворота. Пришлось ретироваться, тем более, что он не был сторонником светлых идей коммунизма и поклонником товарища Сталина. Но один вывод для себя он сделал: парень – фашист и точка. Так он его и будет называть далее. Мысленно.

А знакомство ведь только начиналось. Михалыч терпеть не мог, когда его ставили в тупик. А тут ещё и молодой засранец, не видавший жизни! Затянувшееся молчание Нацик, без сомнения, расценил как свою победу и принялся за тушёнку. Тем не менее, разговор продолжил нарколог:

– Ну, допустим, я «совком» себя никогда не считал, но ты ведь согласишься с тем, что успехи Союза были как-то поярче, чем в Независимой Украине?

Нацик и здесь не заставил себя ждать с ответом.

– Безусловно, в некоторых моментах – да. Социалистическая модель в плане медицины, трудоустройства, образования работала неплохо. Здесь глупо спорить, но я и не пытаюсь выгородить этот дичайший капитализм. Просто многие так хвалят Советский союз и как-то закрывают глаза на те десятки миллионов жертв, ценой которых строилось «светлое будущее».

Снова на площадке воцарилось молчание. Казалось, всем стало жаль тех «десятков миллионов жертв». Михалычу, конечно же, не терпелось поставить Нацика на место, но пока аргументов у него не было и на ум ничего так быстро прийти не могло. Вид у язвенника был как у пристыженного мальчика.

– А всё-таки, как тебя зовут? – спросила Саша.

– Нацик, – ответил он, проглотив порцию тушёнки.