4

Самый незавидный новогодний вечер был у младшего сержанта патрульно-постовой службы (или как там она правильно называется?) Волошина. Он вместе с двумя напарниками охранял порядок в центре города. Просто прогуливался и молчаливо наблюдал, как люди приходили на площадь к ёлке, чтобы выпить шампанского или даже водки под звуки петард и в свете огоньков новогодних гирлянд. И, хотя, по закону спиртные напитки в общественных местах распивать было запрещено, доблестные патрули закрывали на это глаза.

В Александрии сложилась своеобразная традиция, когда на праздники, предусматривающие массовые гуляния, негласно объявлялся мораторий на привлечение распивающих спиртное в общественных местах. Дело в том, что выпивающих было слишком много, чтобы немногочисленные патрули составляли протоколы административного правонарушения. Люди об этом знали и распивали спиртное где угодно – главное, чтобы не «борзеть». Потому что особо злостных нарушителей ППС-ники забирали в отделение. А там уже судьбы нарушителей складывалась по-разному: кто-то отделывался протоколом и потом – штрафом, а кто-то – оставался на сутки-другие в обезьяннике.

Это был тот самый вечер, когда в порядке исключения, горожанам было дозволено пить прямо на центральной площади. Милиция закрывала глаза на распитие спиртных напитков, и в то же время пресекала другие действия, которые можно было отнести к мелкому хулиганству.

Волошин стоял на морозе и клял своё начальство за то, что он, молодой красавец, должен проводить новогоднюю ночь на дежурстве. Новеньким всегда не везёт. А ведь он устроился всего только два месяца назад. Сегодня ему предстояло смотреть на весёлых, румяных и выпивших людей целую ночь. Предстояло усаживать особо весёлых или даже буйных александрийцев и гостей города в милицейский «бобик». А может и ещё что-то ожидало.

Где-то с вечера погода стала меняться: если днём было около нуля, то вечером температура начала падать, чтобы потом снова подняться. Волошин уже начал замерзать и, возможно, скучать.

Его напарники впрочем, не особо заморачивались. Они вполне серьёзно забрали у одинокого «деда Мороза» с характерной шапочкой целую бутылку шампанского и втихаря время от времени отлучались и попивали из пластиковых стаканчиков в одном из двориков на площади Ленина. Волошин рисковать не стал. Он знал, что с этим строго и не хотел терять работу. Пускай даже такую неблагодарную. А вот коллеги работали не первый месяц и знали, что в новогоднюю ночь начальство не особо будет мучить проверками. Главное – не напиться и явиться утром в отделение адекватными.

– С наступающим! – кричали отдыхающие.

– И вас также! – отвечали им абсолютно незнакомые люди.

От скуки Волошин начал играть в своём телефоне в какие-то игры, не требующие от игрока эрудиции и логики. Его старенький телефон не баловал хозяина широкими функциональными возможностями, поэтому о трёхмерных играх можно было и не думать. А Волошину хватало и того.

Время от времени патруль передвигался, чтобы не замёрзнуть. Разговоры были, как и всегда: о бабах и пьяных похождениях.

– А Светка из «медухи» не захотела на баню с нами ехать. Говорит, типа, мы ещё не достаточно знакомы. Ну, корчит из себя примерную девочку, – рассказывал Валик. – Я ей говорю: та поехали, чё ты? А она: нет и всё.

Валика трудно было назвать коренным александрийцем – его родители, как и он сам, родились в деревне – но он отлично ориентировался в городе и знал все места, где можно было затеять краткосрочный «романчик» с молоденькой студенткой.

– Да, их не разберёшь, – говорил ему Пецик. – Одни сами липнут. Особенно, когда по форме идёшь. Другие морозятся. Правда, не знаю за «медуху», а вот из «кулька» у меня были девки. Ничего так. Одна из Головковки сама, а Машка со Звенигородки. Кстати, подруги.

Пецик, он же Петя, родился и вырос в Александрии, в отличие от приезжего Валика. Но в смысле культуры и воспитания мало чем отличался от него. Здесь играли роль множество факторов: начиная со сложного детства и заканчивая неудачной службой в армии. К счастью, всё плохое в его жизни было уже позади, и в последнее время ему очень везло с девушками.

– Волошин, пошли во двор зайдём. Допьём шампунь. Ты будешь? – обратился к младшему сержанту Валик.

Тот отрешённо взглянул на напарников и ответил:

– Пошли, зайдём, только я не буду.

– Та чё ты паришься? Никто проверять не будет, – глаза Пецика неестественно блестели в огнях новогодней ёлки.

– Петя, я не парюсь. Просто не хочу. Я уже дома завтра оторвусь.

– Как хочешь, – уже через секунду Пецик думал о другом. – Валик, звони Людке. А то скучно как-то.

– А она сказала, что ближе к одиннадцати подойдёт на площадь, – ответил Валик.

Люда была общей знакомой Пети и Валика. Как-то, вот в такое же вечернее время, во время обхода участка, Пецик и Валик познакомились с двумя девушками. Те имели неосторожность пить слабоалкогольные напитки недалеко от круглосуточного магазина. Доблестные стражи порядка объяснили дамам, что это запрещено законом и предложили пройти в отделение для составления протокола. Девушки сильно испугались и просили не забирать их в отделение. Парни согласились, но потребовали номера телефонов этих дам. Как объяснил Пецик, «для того, чтобы периодически звонить и напоминать о том, что распивать спиртное на улице нельзя». Одна из девушек, та, что красивее, назвалась Людой, вторая – Светой. Так и познакомились. Валик пару раз созванивался с Людой и трепался ни о чём, когда ему было скучно. Сегодня он предложил ей выйти на площадь Ленина. Люда обещала прийти

Патруль тихо прошёл во дворик, где возле одной из лавочек стояла початая бутылка шампанского, а пара пластиковых стаканчиков висела у неё на горлышке. Валик, которому выпала «почётная» обязанность ходить с рацией, что-то буркнул в микрофон и они спокойно присели на лавочке. Последнюю в их жизни бутылку шампанского Валик и Пецик допили быстро. Волошин только наблюдал, как шипящая жидкость наливается в стаканы, а затем попадает в горло его напарникам.

5

Шоу началось ближе к полуночи, как в страшных фильмах про привидения. Только никаких привидений в Александрии в тот вечер не было. Может, и были, но они бы в ужасе вернулись в свои гробы и тряслись бы там, словно маленькие дети под одеялом. В ту ночь актуальной стала поговорка «мёртвых бояться не стоит, нужно бояться живых».

Пока праздник только начинался, и новый год ещё не наступил, многие отдыхающие настраивали свой организм на схватку с алкоголем. «Разминка» в основном состояла из небольших доз спиртного. Те, кто был умнее, и знал, что градус нужно повышать, разминались пивом или слабоалкогольными напитками. Остальные потчевали свой желудок либо дрянной смесью энергетического напитка и алкоголя, либо сразу начинали с коньяка. Но в тот вечер это было не важно.

Самой первой была девушка пятнадцати лет. Да, пить у нас начинают где-то в этом возрасте, а то и раньше. Она в компании друзей отдыхала «на хате», где они естественно, пили водку, вино, шампанское, ликёры и пиво. Всё это должно было закончиться либо обниманием с туалетом, либо нездоровым пьяным сном. Последнее и случилось с этой девочкой. Она просто «вырубилась». Будто потеряла сознание. Все сначала так и подумали и пытались привести её в чувства. Но зря. Случилось это в 23:12 по местному времени.

Что-то похожее случилось и на площади Ленина, где дежурил Волошин. Сначала прямо возле ёлки упал молодой человек в такой смешной шапочке Санта Клауса. Его друзья бросились к нему, подумав, что ему плохо. Но ему не было плохо, – он даже довольно захрапел. Когда патруль подошёл узнать, что случилось, его друзья уверили милицию, что всё в порядке. Человек просто уснул. Они отволочили спящего к ближайшей лавочке и уложили, как ребёнка.

– Что-то и меня на сон потянуло, – признался Валик.

– Ага, и не говори, – поддержал его Петя.

Волошин лишь недоумённо посмотрел на них.

Потом люди начали вырубаться парами, а после этого попадали почти все. Те, кто мог за этим наблюдать, видели, как человек просто валится с ног, будто теряет сознание и просто засыпает. Очень крепко. Притом настолько крепко, что разбудить его было невозможно. Как если бы это был абсолютно пьяный невменяемый человек. Через некоторое время у таких людей начинали течь слюни, а у некоторых представителей – и сопли. Очень странно всё это выглядело.

Подобное мог наблюдать и Нацик. Вся его компания – четыре человека просто уснули – кто где. Он был в отчаянье. Как ни пытался разбудить хоть кого-нибудь, – у него не получалось. На столе мёртвым грузом остались принесённые недавно и недоеденные бутерброды, недопитое шампанское и фрукты. Что делать, Нацик не знал. Он уселся удобнее в кресло и включил какой-то канал, где можно было посмотреть более-менее нормальные передачи.

Волошин просто опешил, когда его напарники и люди вокруг попадали словно мешки – внезапно и грузно. Люди, которые не уснули, просто стояли и смотрели на упавших, не веря своим глазам. Некоторые пьяницы шутили, смеялись, пинали своих уснувших собутыльников. Они не понимали, чем это всё кончится. Даже бездомные собаки, которые ошивались как обычно на площади и возле кинотеатра, стояли и рассматривали площадь, усеянную человеческими телами. Казалось, время остановилось, и воздух встал на месте. В таком положении вещей ёлка с её огоньками была настолько бесполезным и даже лишним предметом, что и представить сложно.

На улице умолкли петарды. И вообще стало как-то подозрительно тихо в городе. А потом они начали просыпаться.

* * *

Пятнадцатилетняя девочка проснулась уже не той, которая была. Она проснулась зверем. Безжалостным, голодным, свирепым и… пьяным. Вокруг неё в квартире валялись её друзья. Но они ещё спали. Неестественно быстро девочка встала. Глаза её были слишком красные. Нет, не так как с похмелья. А очень красными. На щеках белыми дорожками засохли неестественные слюни. Шатающейся походкой очень пьяного человека она прошла по залу. Можно было подумать, что она была в стельку пьяная. И обычно люди после сна трезвеют. Но только не в ту ночь.

В квартире царила тишина и едва слышно сопели её друзья. Гирлянды мигали весёлыми огоньками в полумраке – кто-то выключил в комнате свет и сейчас в свете гирлянд и телевизора, который ничего не показывал, передвигаться было трудно.

Девочка была очень голодная. Настолько голодная, что она голыми руками начала отрывать своим друзьям носы и с аппетитом их есть. А друзья всё ещё спали. Казалось, они должны были испытывать неописуемую боль, и просто обязаны были проснуться, но этого не случилось. Когда они оказались без нижних челюстей, языков и носов, они просто истекли кровью. И больше не проснулись. Но голод девочка так и не утолила. Куда только всё съеденное вмещалось?

На площади гремели выстрелы. Сначала один, затем ещё два. Волошин стрелял в своего одичавшего и обезумевшего напарника. Дело в том, что…

…Петя и Валик были аккуратно уложены на лавочки возле памятника Ленину. И некоторое время они просто спали, как и остальные люди на площади. Но потом Петя начал шевелиться. Он проснулся, встал и огляделся. И хотя Волошин стоял недалеко, пытаясь вызвать по рации кого-нибудь, Петя выбрал своего спящего напарника. Он буквально набросился на Валика и начал поедать лицо своего друга, с которым они недавно пили шампанское. Когда со всеми мягкими частями лица было покончено, товарищ оглянулся и своими красными дьявольскими глазами уставился на шокированного Волошина. Тот всё это время стоял, как вкопанный, не в силах поверить в происходящее. Он то ли боялся пошевелиться, то ли не мог. Понемногу он скорее интуитивно, чем осознанно, начал пятиться.

Пецик поднялся с колен, встал на шатающиеся ноги и двинулся на младшего сержанта, издавая нечленораздельные звуки и пуская кровавые пузыри изо рта. Его рот и щёки были измазаны кровью, которая стекала к подбородку и капала на его одежду и белый снег. Волошин крикнул:

– Стоять! Я тебя завалю нахрен!

Пока он доставал свой табельный ПМ, Пецик перешёл на бег. И только в трёх метрах с дырой в шее бешеный напарник остановился и упал. Даже и не пытаясь прикрыть рану из которой рекой текла кровь, Пецик вновь поднялся. Волошин попятился назад и выстрелил ещё два раза. На этот раз – в голову. Теперь Петя уже точно был мёртв.

6

Когда они уже почти поцеловались, на лестничной площадке в подъезде раздался истошный женский крик. Александра отпрянула и густо покраснела. Евгений встал с дивана и глянул на входную дверь, будто крик доносился из неё. Затем он вышел в коридор, глянул в глазок и открыл дверь. Крик раздался снова.

Кто-то бежал по лестнице. Евгений взглянул вниз, там пыталась от кого-то удрать его соседка со второго этажа. За ней гнался какой-то пьяный мужик. Где-то внизу открылась ещё одна дверь, возможно, у самой любопытной бабушки. Когда женщина выбежала на его площадку, Женя крикнул «Забегай!», уступил дорогу соседке и преградил путь пьянице, который почти догнал её. Но тот не растерялся и потянулся руками к глазам Евгения, видимо, желая их выдавить.

Женя вывернулся и отошёл на шаг назад, чтобы как следует замахнуться. Затем обрушил на пьяного психа, лицо которого было в крови, свой правый кулак. Тот стоял на краю лестницы, и этот удар отправил его в путешествие по девяти ступенькам вниз. Мужик сильно ударился головой о бетон. Даже невооружённым глазом было видно, что он раскроил себе череп. Но через несколько секунд, пока Женя приходил в себя, безумец приподнялся и встал. Кровь лилась у него из затылка, щедро поливая пол на площадке. Издав какой-то нечеловеческий рык, мужик начал с трудом подниматься по ступенькам на четвереньках с совершенно безумными и даже страшными глазами. За ним стелился кровавый след по ступени. От количества крови Женю начало мутить.

Ему ничего не оставалось делать, как забежать в свою квартиру и закрыть дверь на все замки. Закрутились механизмы, и хозяин квартиры почувствовал, что теперь он в безопасности. Эту дверь он выбирал долго, ведь по городу продавались в основном двери низкого качества, с очень тонких листов железа. А эта была добротной и надёжной. Правда, ему говорили, что этот «крабовый замок», который закрывался одним движением в пяти местах, очень ненадёжный. Но сейчас было самое время закрыться на этот замок.

Женя глянул в глазок. В скудном освещении он увидел что там, за дверью, пьяный псих поднялся на ноги с помощью поручней вдоль лестницы. Шатающейся походкой разъярённый мужик приближался к двери. Координация движений была нарушена как у пьяного, и его сильно клонило назад, отчего всё новые крупные пятна крови капали на пол. С таким подходом, без врача этот человек не протянет и получаса. Но не это тревожило Евгения.

Женя отошёл от двери и повернулся в зал.

– Саша, вызови скорую и милицию! – крикнул он.

Саша стояла при входе в зал, и он её увидел уже после того, как крикнул.

– Что происходит? – испуганным голосом спросила она.

– Я не знаю. Это какой-то бешеный мужик…

Договорить Женя не успел. Раздался грохот. Казалось, из дверного косяка посыпалась штукатурка. Саша вскрикнула. Это мужик с разгону плечом пытался выломать металлическую дверь в квартире Евгения. Совершенно нелогичный поступок, учитывая то, что дверь открывалась в другую сторону – наружу. Женя снова отпрянул от двери. Пьяный отошёл к лестнице и с разгона бросился на двери, снова и снова он врезался в дверь, пока, видимо не вывихнул плечо. Затем он упал на пол и начал ползти к лестнице, скорее всего осознав всю нелепость его действий.

Всё это видел в глазок Женя. Его пробила дрожь, сердце стучало так, будто было готово вырваться из груди. Всё, что он сейчас чувствовал – это страх. И пускай всё это абсолютно не вписывалось в празднование Нового года,  то, что произошло потом, совсем вывело его из равновесия.

* * *

Михалыч никогда не смотрел телевизор на большой громкости, как это любят делать пенсионеры. Поэтому он смог услышать, как в подъезде что-то происходит. Кто-то бегает по лестнице и что-то громко говорит, вероятно, даже кричит. Язвенник поймал Макса, будто с ним могло что-то произойти, и с котом на руках подошёл к глазку. В этот момент в телевизоре после очередной плоской шутки раздался наигранный смех. В подъезде было темно, и Михалыч не мог ничего увидеть. Зато он слышал чьё-то громкое дыхание как будто после бега, неподалёку от его двери. Неужто кто-то занимается сексом на этаже?

– Кто там? – обеспокоенно спросил язвенник.

В ответ что-то зашевелилось и грузно ударилось о двери Михалыча. Тот от неожиданности выронил кота и попятился назад. Удар повторился. Теперь кто-то явно ломился к нему в дверь. Мысли о том, что это могла быть парочка влюблённых, развеялись моментально, когда сокрушительные удары последовали с определённой периодичностью.

Время на раздумья не было, – Михалыч помчался на кухню за ключом. Ключом от сейфа, где лежали его верная двустволка и патроны. Ключ нашёлся быстро, сейф открылся под ритмичные удары в деревянную дверь Михалыча. И вот когда она рухнула на пол, и в квартиру буквально упал окровавленный человек, Сергей Михайлович уже держал заряженное ружьё наготове.

– Ты что, сука? Жить надоело? – заорал Михалыч.

В ответ пьяное кровавое чудище с красными глазами и засохшими соплями скорчило гримасу, будто улыбнулось, и пустило пузырь изо рта. Оно поднялось на ноги и, шатаясь, направилось прямиком на язвенника.

Раздался выстрел. В закрытом помещении он прозвучал оглушительно. Пьяному дебоширу разворотило живот и отбросило назад. Красные глаза его уставились на Михалыча с немым вопросом. Пенсионер опустил ружьё и подошёл к тумбочке, где стоял телефон. Сейчас он не осознавал, что делает. Но когда-то он рисовал в своём воображении именно такую картину: он стреляет у себя дома из своего ружья в человека. Правда, тогда он был моложе, и была жива его жена. Михалыч подозревал её в неверности. Какая глупость!

Он чувствовал, что теперь ему нужно было звонить в милицию. Сдаться, признаться в убийстве. Авось и не посадят, ведь самооборона, отличные характеристики и возраст. Пока он стоял спиной к убитому, тот шевельнул ногой, согнул её в колене и сделал упор на руки. Они разъезжались, когда он старался подняться.

Закружился старый телефонный диск. Сначала пошла цифра «1», потом «0» и последняя – «2». Михалыч тщетно пытался услышать голос на той стороне провода, хоть гудки и были. В милиции никто не отвечал. И когда он уже собирался позвонить в скорую помощь, он периферийным зрением уловил движения того, кого уже посчитал трупом.

Второй выстрел снёс голову, которая до этого улыбалась.